Никола Ре - И это только начало

Тетка, отвечающая у нас за профориентацию, закуривает «Житан».

- Вопрос, Анри, не в том, любишь ли ты математику. Никто не любит ходить к зубному - я не имею в виду твоего отца, это просто такое выражение, - вопрос в том, можешь ли ты, будучи человеком ответственным, смириться с необходимостью посвятить некоторое время точным наукам, чтобы потом можно было делать ВСЕ, что тебе угодно.

Я уже знаю, чем хочу заниматься: я хочу снимать кино, встретить женщину моей мечты, пить с ней коктейли на балконе с видом на море, - и сколько бы времени я ни посвятил точным наукам, это не приблизит меня к осуществлению моей мечты.

- Анри, скажи мне, кем бы ты хотел стать после школы.

Не отрывая взгляда от окна, я бросаю:

- Вас это не касается.

- Нет, это меня касается, это моя работа, мне за это деньги платят.

- Вот именно, вам за это деньги платят.

- Это значит, что я достаточно квалифицированна, чтобы этим заниматься.

- Ничего это не значит. Охранники в тюрьме тоже имеют высокую квалификацию.

- Анри, работа составляет значительную часть нашей жизни. Все работают, к тому же в работе можно полностью раскрыть себя. А почему мы можем реализовать себя в работе? Да потому что ограничения ведут нас к свободе.

- Это вы сами себя стараетесь убедить.

- Свобода, Анри, ведет к наслаждениям.

- Не обязательно.

- Обязательно.

- НЕТ!

- ДА!

- Анри.

- Что?

- Выйди из кабинета.

Занятия у Матильды Арто заканчиваются в полчетвертого. Без пятнадцати четыре она выйдет из школы и перейдет на правую сторону улицы, а потом пойдет прямиком на вокзал.

Я специально сел около двери, рюкзак у меня уже собран. Звенит звонок, и я пулей несусь по коридору, на лестницу, потом еще по коридору, дежурный учитель кричит мне вслед, что это безобразие, я не обращаю на него внимания, вылетаю на стоянку перед школой и перехожу на шаг, а то еще взмокну, мне ведь надо хорошо выглядеть, чтобы понравиться, - вот всю жизнь так, - сдерживаюсь, чтобы не побежать, иду вниз по улице, на полпути к вокзалу сворачиваю обратно к школе. Через минуту-две, ну максимум пять она попадется тебе навстречу, надо просто еще раз пройти вниз по улице, а потом чуть медленнее вернуться, в общем, ты опять идешь вниз, потом медленно возвращаешься, а навстречу роскошная «ВХ» физрука, и рядом с ним Матильда. Ты стоишь столбом и провожаешь машину взглядом. Злая шутка судьбы. Матильда сидит в машине, но она нашла способ улыбнуться тебе одними глазами. Вот так. Матильда одарила тебя улыбкой. Фортуна опять повернулась к тебе лицом.

Быстрее домой. Сегодня мать придет к нам обедать, изменница сядет за наш стол, неудачница, красавица, обворожительная женщина, со своими комплексами слишком сексапильной матери. Мы ее звали «мама», пока она работала в заштатном музее, где только и было что две картины импрессионистов. Искусство, о да, моя мать обожает искусство, а в итоге сбегает со специалистом по электронным СМИ. Искусство, вечно это искусство. Отец решил превзойти самого себя в искусстве кулинарном, надел фартук и готовит спагетти болоньезе. Мартен со вчерашнего вечера не выходит из своего фургончика.

Стол накрыт: маленькие тарелки на больших, свечи, парадная скатерть и дорогое бордо; я серьезно опасаюсь за рассудок отца: он и правда думает, что красиво сервированный стол поможет преодолеть безразличие.

Мать приехала как ни в чем не бывало. Будто вернулась с работы или из магазина. Она целует меня в лоб: «Как ты, мой хороший?» Привычно чмокает отца в щечку и спрашивает, где же Мартен. «А он сейчас придет», - отвечает отец и выразительно смотрит на меня, мол, сходи за ним. Я бужу Мартена, он вообще никакой.

Наконец любящее семейство собралось за столом в полном составе.

Мы стараемся не затрагивать больные темы, но таких много, так что мы в основном молчим. Отцу жмет ворот новой рубашки, он весь на нервах, по-глупому обжегся, уж очень ему хочется, чтобы все было на высшем уровне. Мать необыкновенно хороша, от нее, как всегда, пахнет духами «Шанель». Она пускается в пространные пустые разговоры, чтобы ничто не отвлекало ее от собственных мыслей. Мартен выкладывает у себя на тарелке буквы. Закончив свои труды именем «Жанна» из красных спагетти, он слизывает соус с пальцев.

Отец вносит десерт, которым можно накормить три таких городка, как Вернон. Перед домом останавливается машина, какой-то чел сидит и сигналит. Мать тут же спускается с небес на землю: «Это Андре, мне пора». Она встает, гладит Мартена по длинным волосам, звонко чмокает отца и благодарит его за этот замечательный ужин. Меня она целует напоследок, чуть крепче, чем в начале вечера, со мной на ночь останется запах ее духов, запах из моей прошлой жизни. Есть люди, которым все прощают за один только запах их духов.

Мы убираем со стола - сцена из немого кино. Отец говорит: «Помойте посуду, ребята, а я пойду немножко подышу». Мы моем посуду, и мне становится не по себе. Неужели у меня такой отец? Человек, который каждую минуту выкладывается по полной, зашивает десны детям, избавляет людей от пульпита, и вдруг так облажался.

Он стоит на газоне, я подхожу и спрашиваю, все ли в порядке, он говорит: «Да, сейчас все пройдет». Он старательно жует жвачку и, похоже, вот-вот расплачется. А я ведь так и не научился обнимать его. Стою как истукан. В конце концов я, как воришка, хватаю его руку. Он крепко сжимает мою руку, я крепко сжимаю его руку, и так мы стоим довольно долго. Наконец он говорит: «Пойду попробую заснуть».

Он целует меня в щеку и смотрит улыбаясь. А потом показывает, как надо обниматься.

Давным-давно на Рождество мы пели песни у елки. Мать всегда говорила отцу, что он фальшивит. Сегодня начинаются рождественские каникулы. Анри совсем потерял голову. Но Анри ставит будильник на двадцать пять минут раньше, в ванной заводит любимую музыку и берет рубашку брата, ну и что, что велика. Сегодня он обойдется без завтрака. Кусок в горло не лезет.

Патрик подваливает на мопеде. Он подбрасывает тебя к вокзалу за десять минут до прихода электрички. Десять минут - это немало. За десять минут можно испытать все страхи, какие только есть на свете, и придумать кучу новых. За десять минут можно трясущимися руками выпить кофе и выкурить сигарету в кафе напротив. Десять минут - это немало.

Ты идешь в туалет, чтобы еще раз взглянуть на себя в зеркало. Ты еще молод, у тебя нет ни морщин, ни отеков. Она выходит из электрички. Ты выходишь из кафе, она тебя замечает, ты показываешь ей на стойку с видом завсегдатая и опять возвращаешься в бар, чтобы другие преподы, которые ездят из Парижа, не видели, как ты клеишь Матильду Арто. Она входит, кладет сумочку и шарфик на столик, заказывает эспрессо, от нее приятно пахнет, она молчит, ты тоже. Ты боишься, у тебя никаких шансов. Она размешивает в чашке половинку сахара, долго водит ложечкой в темной горячей жидкости, а потом произносит, будто обращаясь к кому-то другому: