Станислав Дыгат - Диснейленд

– Я не хватал тебя за шиворот. Что ты болтаешь? И не выталкивал из дому. Ты прекрасно знаешь, это неправда. Как и все остальное, о чем ты говорила минуту назад. И правда и неправда…

Я стоял, прислонившись к стене, вернее, к выступу стены или колонне. И вдруг почувствовал, что говорю ерунду, не имеющую никакого значения, так как сейчас значение имела только близость Хелены. Я сделал неопределенный жест, однако со стороны он должен был выглядеть вполне определенно, потому что Хелена отпрянула и скрылась за выступом стены. Через минуту она высунула голову и посмотрела на меня из темноты.

– Нет, нет! – быстро заговорила она, словно боясь чего-то. – Нет, нет! Прошу тебя. Я не хочу. Умоляю тебя. Я не хочу изменять Эдварду. Я ему ни разу не изменила и не хочу изменять. Умоляю тебя, уходи. Оставь меня здесь и уходи поскорей, ведь ты знаешь, как и я, что… Ну, скорей, скорей!..

Она замолчала, но в следующее мгновение – это произошло само собой и в этом не было ни ее вины, ни моей, – в следующее мгновение наши уста слились с силой и стремительностью расщепленного атома, который, словно заключенный в бутылку джинн, ждал этого несколько десятков или сотен, а, возможно, миллионов или даже миллиардов лет. Сколько – не знаю и не верю тем, которые утверждают, будто им это известно.

И тут за спиной послышался шорох. Кто-то вошел в подъезд и остановился на пороге. Я съежился и хотел укрыться за выступом стены, но, прежде чем успел это сделать, на меня упал луч карманного фонаря. Он вспыхнул и тотчас погас. Хелена еще не пришла в себя, она млела на моем плече – голова откинута, рот полуоткрыт, глаза сомкнуты – и не знала, что происходит вокруг. Я посмотрел на входную дверь. Там стояла Агнешка. Стояла, слегка расставив ноги, держа в руке потухший карманный фонарик. Этот фонарик я подарил ей на день рождения. Отличный аккумуляторный фонарик фирмы «Симменс», крохотный и плоский, он стоил в комиссионке четыреста пятьдесят злотых.

Агнешка сказала: «Марек». Сказала так тихо, что я подумал, может, мне показалось, и выбежала на улицу.

Хелена пришла в себя и выпрямилась.

– Что случилось? – спросила она, потирая рукой лоб, как человек, пробудившийся после глубокого сна. – Кто светил фонариком?

– Ничего не случилось. Просто в подъезд вошла Агнешка и осветила нас…

– Не может быть!

– Почему же. Это вполне возможно. Именно так оно и было.

Хелена ничего не сказала. Наклонив голову, он. г гладила себя по волосам с безразличием мартышки, забавляющейся зеркальцем. Она слегка покачивалась. Наконец Хелена повернулась и стала подниматься по лестнице.

Я плелся за нею на некотором расстоянии и ни о чем не думал. Хелена подошла к дверям Артура, позвонила, а потом, обернувшись, сказала:

– Ты круглый идиот. Абсолютный идиот.

Двери распахнулись, прежде чем я поднялся на лестничную площадку. Хелена вошла в квартиру. А я повернулся и сбежал вниз.

Собственно говоря, мне было хорошо. Положив голову на бедро или точнее, куда-то возле бедра, полусонный, освещаемый желтым светом лампы, я чувствовал себя словно в безопасном убежище.

– Спишь?

– Нет. Не нервничай. Я сейчас погашу лампу.

– Можешь не гасить.

– С чего это ты вдруг стал таким вежливым. Только что скандалил из-за света и вдруг подобрел.

– Знаешь, мне с тобой очень хорошо. Я должен засвидетельствовать в третьем часу утра, что мне с тобой хорошо.

– Подумаешь! Мне с тобой всегда хорошо.

– Может, нам пожениться?

– Ты что, в ненастный день в Висле у Вавеля искупался?

– Откуда ты выкапываешь такие выражения?

– Откуда? Сама выдумываю. А что? Думаешь, я идиотка и неспособна ничего такого придумать? Ты ведь считаешь меня законченной идиоткой, ну, признайся?

– Конечно, дорогая. Но тем не менее я хочу на тебе жениться. Я сейчас позвоню твоей маме и попрошу твоей руки.

Я схватил телефон и сделал вид, будто собираюсь набрать номер.

– Ты спятил? В такое время звонить маме? Завтра позвонишь. Ну, перестань! Перестань, слышишь! Прошу тебя. Завтра позвонишь и попросишь моей руки. Впрочем, мама все равно не согласится. Мама сказала, что только через ее труп я выйду замуж за спортсмена. Прошу тебя, прекрати!

Мы начали возиться. Дорота хихикала, я тоже смеялся.

Телефон упал на пол, и Дорота сказала:

– Перестань. Хватит. Чего тебя вдруг так разобрало? Было – кончилось. Ну, правда, перестань. Мне надоело.

Я поднял с пола телефон, лег спокойно и подложил руки под голову.

– Значит, ты говоришь, мама не позволит тебе выйти за меня замуж?

– Конечно, нет.

– А ты так уж во всем слушаешься маму?

– Ты что, в пустыне Сахаре голову в костер сунул? Совсем не слушаюсь.

– Ну так в чем же дело?

– Ни в чем.

– Дорота, скажи, ты меня любишь?

Дорота наморщила лоб.

– Конечно, не люблю. То есть не люблю в том смысле, в каком ты сейчас спрашиваешь. Тебя интересует, люблю ли я тебя, как любят в кино. Что? Ну, так я тебя, пожалуй, не люблю. Но если бы ты умер, я дня три ничего бы не ела. Ну, что?

– Ничего.

– Тогда молчи в тряпочку. А мне дай спокойно читать. Вот добью книгу, и порядок! Дай мне яблоко. Хотя нет. Я сама возьму. Жалко заставлять тебя вставать.

– Почему?

– Не знаю. Просто почему-то невольно хочется тебя пожалеть. Ну, как это говорится? Я забыла. Ребята в клубе друг к другу так обращаются. Брат или что-то вроде этого. Ну, напомни мне. Я тебе тоже принесу яблоко. Хочешь? Но сначала напомни, как это говорится.

– Никто так не говорит. Во всяком случае, девушки так не говорят. А яблока я не хочу.

Дорота встала с постели и подошла к столу. Она была совершенно голая, но нисколько этим не смущалась. Она держалась грациозно и непринужденно, как девочка, которая в новеньком платьице отправилась в воскресное утро погулять с бабушкой. Ее нагота была естественна, как у первобытного человека, который еще не испытывал потребности укрывать тело от злобных капризов природы. Она вернулась в постель, грызя большое румяное яблоко. Можно было бы ее сравнить с Евой, но она была на нее не похожа. В ее облике не было ничего греховного. Разумеется, с точки зрения катехизиса. Она легла и взяла в руки книгу. Своего «Питера Пэна».

– Вот дочитаю и расскажу тебе, – пообещала она, – а ты тем временем вздремни. Вообще-то мне уже пора домой. О боже, что подумает мама? Ну и пусть думает, что хочет. А что я должна думать, когда она возвращается от своего актера? Нет? Ну как, по-твоему? Нет? Почему ты молчишь?

– Ты собиралась читать, а я собирался поспать.

– Ага. Ну, тогда молчи…

Как это случилось? Как это могло случиться?

Я сбежал вниз по лестнице и выскочил на улицу. Улица Святого Яна, как обычно в это время, была пустынна, только где-то возле гостиницы «Французская» громко разглагольствовали пьяные. Я не знал, куда пошла Агнешка, в эту сторону или к Рыночной площади. Впрочем, какое мне до этого дело? Я не собирался ее догонять. Что я мог ей сказать? Нет, я выбежал не для этого. Я не думал гнаться за Агнешкой. Я удрал от Хелены.