Джеймс Данливи - Волшебная сказка Нью-Йорка

Кристиан прячет в ладони лицо. Потирает виски у бровей. Ожидает, когда зеленый свет скажет ему, иди. Увязая в поклепах. Пересеки, как бы то ни было трудно, улицу и шагай навстречу жизни. К низу высокого, рыжеватых тонов отеля притулились закусочная и аптека. В первом ряду ожидающих пешеходов темноволосая девушка. Улыбается мне. Порыв ветра вздувает ее белый плащ, показывая цветистое платье. Синий зонт в обтянутой белой перчаткой руке. Она минует меня, и дуновенье духов пробивается сквозь автомобильную гарь. Слышал, как она почти беззвучно прошептала, хелло. Остановись у края панели. Чтобы обернуться и посмотреть. Как она останавливается. Оборачивается и смотрит. И улыбается снова.

Кристиан замирает. Может уйти. Если я не сделаю первого шага. Мне нужно с кем-то поговорить. С кем-то, в ком еще уцелели душа и разум. Чтобы в любви и радости бороться, кувыркаясь под грудами грез. Чтобы заставить ее глаза изливать на меня веру. В мое благородство. Вынырнула из толпы. Потратишь отложенную двухнедельную квартирную плату, может быть даже сведешь ее пообедать. В один из баров с уютными кабинками. Где толстенные ломти ростбифа кладут на ржаной хлеб и не жалеют подливки. И все это смывается вниз золотыми струями пива.

Имя ее Карлотта. Мягкие, мерцающие, пьянящие губы. Я спросил, вы позволите вас угостить. Шагая впереди меня, она спустилась по трем ступенькам и сквозь мотающуюся дверь вошла в темный бар. Перебирая пальцами голубые и красные бусины на шее. Официантка спросила, что вы хотите. Я ответил, что она хочет хлебной водки, а я имбирного пива.

— Одного пива не подаем.

— Почему.

— Потому что не подаем. Только к крепким напиткам.

Кристиан получил имбирное пиво, а Карлотта две водки. На ногтях у нее большие небрежные ярко-красные мазки. Она вылила обе водки на кубики льда и перекрестила ноги.

— Чем вы занимаетесь, если вы не против, что я спрашиваю, мистер.

— Я пилот авиалинии.

— Правда.

— Да. Только что прилетел из Европы.

— То-то мне кажется, говорите вы как-то странно. Не купите мне сигарет.

Вальсирующей походкой подкатывается со своим подносиком сигаретная барышня. Берет пачку, сдирает целлофан. Кристиан отдает доллар. И получает вместо сдачи спасибо. Следи за собой. Не закипай, иначе все кончится еще одной гневной вспышкой. В этом городе выпустишь что-то из рук, пиши пропало. Что относится и к оливковым прелестям этой девушки с большими карими глазами. Если, конечно, я не засуну руку по локоть в карман и не начну сорить деньгами. И ведь как раз на этой неделе я выплатил почти половину того, что должен за Элен.

— Наверное интересно так вот летать повсюду.

— Да. А чем занимаетесь вы.

— Вы это про что.

— Ну, не знаю. Вы сюда откуда приехали.

— Не думаю, что я должна отвечать на этот вопрос.

— Почему.

— Закажите мне сначала еще выпивки.

Кристиан заказывает еще несколько порций. Карлотта отправляет их следом за первыми. Птичка в клетке за стойкой бара, не останавливаясь, макает клювик в чашку с водой. В пору кризиса оставайся твердым и трезвым. И сходи с ума от тревоги.

— Я из северной части штата. Женева. Это на Фингер-Лейкс. Хоть и не ваше дело, откуда я приехала.

— Ну хорошо, а куда вы теперь направляетесь.

— Назад в свою комнату. Мне целый день рассиживаться не по карману. Я беру двадцать долларов в час. За десять могу отсосать.

Во мраке сгущаются крупные тени. К столу приближается внушительный джентльмен. Привлеченный испущенным Кристианом воплем страдания. Перешедшего в ярость, когда официантка хлопнула счетом о стол. И застыла над ним, дожидаясь двадцатки. Не потеряв ни гроша, выбраться из одного фиаско и лишь затем, чтобы быть обобранным и впороться в другое. Отправься на поиск любви, лишишься всех денег. Самое безопасное — медленно встать. Пока вышибала рокочет. Поводя бульдозерными плечами. Выпячивая подбородок. Кривя нижнюю губу. Чтобы показать, какой он крутняк.

— Эй, ты шибко умный или чего.

— Нет, я всего-навсего мирный гражданин.

— Здесь у нас шуметь не положено, малыш. Потому как, если кто выступает, мы с ним обходимся грубо. Так что плати по счету и вали отсюда, пока я тебе башку не отшиб.

Глаза Кристиана пробегаются по телу громилы. Выискивая, не спрятан ли за какой-либо припухлостью револьвер. Мне повезло, что с виду я слабак слабаком. Каждому ясно, что меня довольно пихнуть разок и на пули тратиться уже не придется. Тени посетителей горбятся над стаканами. Зеркала за батареей бутылок. Табуретки у бара, чтобы ими размахивать, и пепельницы, чтобы швыряться. Зеленые с красным вспышки неона мечутся в темноте. Матерь Божья, Святая Дева Мария, смилуйся надо мной ради прежних времен. Потому что когда-то приемная мать обратила меня в католичество. Пожалуйста, не дай мне соскользнуть в новую бездну. Вайн прав, все убийства в этом городе проистекают из грубости. Раздается голос Карлотты.

— Сам говорит, сукин сын, что он пилот авиалинии, а сам просто паршивый сквалыга.

— О'кей, ты, летающий умник, ты слышал, что я сказал. Плати. Расправляй крылышки. И отваливай.

— Нет.

— Слушай, я могу еще раз сказать. Плати. И отваливай.

— А я могу сказать тебе следующее. Попробуй тронуть меня и у тебя мозги сквозь затылок вылетят.

— Ба, да ты, похоже, шутник, сынок.

Внушительный джентльмен через плечо окликает бармена в белой рубашке, и тот вылетает из-за стойки. Кристиан, фехтуя левой, отступает на шаг. Внушительный джентльмен делает шаг вперед. Протянув одну руку со здоровенной клешней и сжав другую в кулак. Официантка, роняя напитки, заслоняется подносом, точно щитом. Оборачиваются посетители. Воркующий голос наплывает из музыкального ящика. Хрустят под ногами орешки. В последний раз виденные в вазочке на столе. О, протыкать бы сейчас дырки верным моим троакаром в одной из светлых и радостных бальзамировочных комнат. Но мимо моего носа со свистом пролетает кулак внушительного джентльмена. Смачно впечатываясь в Карлотту, которая как раз зачем-то встает. И простонав, кулем валится на пол. Официантка визжит.

— Тони, Тони, ты глаз ей выбил, вон он на полу.

Тони смотрит вниз. Достаточно долго, чтобы Кристиан успел внушить ему мысль, что и вверх смотреть иногда невредно. С помощью хука правой, которая описывает странно замедленную дугу, начавшуюся от присогнутых колен Кристиана. И закончившуюся под челюстью Тони. Заставив его со свернутой шеей несколько воспарить над землей. С треском врубиться затылком в скругленье дубовой стойки, раскинуть руки и в мирном покое осесть, одну лапу засунув в плевательницу, а другую оставив ладонью кверху лежать на латунной подпорке для ног. Из барменовых уст с негромким шипением вылетает, иисусе-христе, он, не успев добежать, тормозит. И медленно отступает, поднимая руки. Перед приближающимся Кристианом. Кулаки которого привольно покачиваются у бедер, на концах полусогнутых рук.