Эмма Герштейн - Лишняя любовь

Мандельштама о Сталине он не знал наизусть. И заучивал его теперь с моих слов. Я их не повторяла, боялась соседей, а показывала жестами – “его толстые пальцы, как черви, жирны”, “и слова, как пудовые гири”, “тараканьи глазища”,

“и сияют его голенища”. С особым наслаждением мы хлопали себя по икрам, чтобы

Рудаков не забыл этой строки.

Потом я там заболела, и соседка Осмеркина, совсем чужая женщина, принесла мне горячего чаю или супу…

Больная я ехала в поезде в Москву. А там, как я уже рассказывала, меня ожидало сокрушительное известие о смерти Осипа Эмильевича, и я послала по почте письмо

Анне Андреевне, в котором писала, что моя подруга Надя овдовела.

*

*

Когда я еще раз приехала в Ленинград – в ноябре, – меня хорошо приняли в

Пушкинском Доме, и В. А. Мануйлов, уже известный лермонтовед, приходил ко мне в Дом ученых на улице Халтурина, где я остановилась. Мы говорили о своих делах, и я опять приходила на Фонтанку, как будто попадая в другую страну.

Лева уже был отправлен в лагерь всего на пять лет, это считалось очень легким приговором, и объясняли его тем, что Ежова уже убрали, а на его место пришел

“добрый и справедливый” Берия.

Анна Андреевна читала мне также лежа стихи из будущего

“Реквиема”. С тех пор я помнила “красную ослепшую стену”, и “бледного от страха управдома”, и

“Распятие”, о котором Анна Андреевна сказала мне после возвращения Левы, что эти стихи ему читать не надо было.

В 1939 году я впервые увидела у Анны Андреевны Владимира Георгиевича

Гаршина. Он пришел часов в семь вечера, принес пачку чая и какую-то еду. Анна

Андреевна сидела с ногами в глубоком кресле и немножко поеживалась, а он заботливо расспрашивал ее о здоровье. Воцарилась атмосфера уюта, как это бывает в беде, когда крайняя подавленность немного рассеивается под влиянием человеческой душевной теплоты. Когда он ушел, Анна

Андреевна сказала, что так он всегда заходит к ней, возвращаясь домой с работы, что живет он на улице

Рубинштейна.

Сейчас (1991) я проверила это и убедилась, что Гаршин действительно жил на этой улице, в доме, стоящем на углу Фонтанки, а больница, где он работал, помещалась на

Петроградской стороне. Вероятно, он сходил с трамвая на Невском, переходил

Фонтанку по Аничкову мосту, после чего ему оставалось только повернуть направо, чтобы дойти до своего дома. Но он сворачивал налево и шел к

Шереметевскому дворцу, где во дворе жила Анна Андреевна. Этот маршрут, превратившийся в ритуал, отражен в “Поэме без героя”:

Гость из будущего! Неужели

Он придет ко мне в самом деле,

Повернув налево с моста?

Скажут, что в образе “гостя из будущего” выведен совсем другой человек. Имя его известно, оно указывается в комментариях, в мемуарах и научных исследованиях. Но одно другому не мешает. “Поэма…” не документальная хроника и не докладная записка топтуна, следящего за всеми посетителями Ахматовой. В художественных произведениях мы привыкли встречать синтетические образы, составленные из черт разных прототипов. На одно такое “заимствование” из воспоминаний своего детства мне указала сама Анна Андреевна, говоря однажды в 40-х годах о

“Поэме…”. В частности, она остановилась на эпизоде самоубийства влюбленного корнета. Речь шла о стихе “Уж на лестнице пахнет духами”. Оказывается, в Царском, в доме Шухардиной, в одном подъезде с Горенками жила некая дама – франтиха и модница. Когда она выходила из дому, на общей лестнице долго сохранялся запах ее духов. О подобном запахе Ахматова упомянула и в прозаической полемической заметке, написанной уже в 60-х годах: “Ни в одном петербургском доме на лестнице не пахло ничем, кроме духов проходящих дам и сигар проходящих господ”. Эти две приметы укоренились в воображении девочки-подростка как знак заманчивой жизни взрослых, а следовательно, и ее будущей жизни приливами и отливами счастья и страдания. Вторая примета присутствует и в строфе, из которой я привела выше три заключительных стиха.

Перечтем ее начало:

Звук шагов, тех, которых нету/,

/По сияющему паркету

И сигары синий дымок,

И во всех зеркалах отразился

Человек, что не появился

И явиться сюда не мог.

Подозреваю, что “сигары синий дымок” сопрягается с образом Б. В.

Анрепа – героя лирики Ахматовой шестнадцатого года. В реальной жизни он приехал в

Петербург лишь в конце 1914-го и для “петербургской повести”

Ахматовой “Девятьсот тринадцатый год” (так называется первая часть “Поэмы без героя”) тоже является “гостем из будущего”.

Вторым прототипом “гостя из будущего”, как уже сказано мной, я считаю

В. Г. Гаршина. Надо сказать, что приведенные только что строки появились в известных нам машинописных экземплярах “Поэмы без героя” только в варианте

1945 – 1946 годов. Между тем после разрыва с Гаршиным летом 1944 года Анна

Андреевна тщательно изгоняла из “Поэмы…” все прямые посвящения ему, вплоть до того, где даже не было названо его имя. Имею в виду третью часть триптиха -

“Эпилог”. В ташкентской редакции (1942) он был посвящен “Городу и другу”, в позднейших – только “Городу”. Однако Гаршин не исчез оттуда.

Вспомним, что он присутствует, но в другом качестве, сравним первоначальный текст с окончательным.

Было:

Ты мой грозный и мой последний

Светлый слушатель темных бредней,

Упованье, прощенье, честь,

Предо мной ты горишь, как пламя,

Надо мной ты стоишь, как знамя,

И целуешь меня, как лесть.

Положи мне руку на темя,

Пусть теперь остановится время

На тобою данных часах…

Стало:

Ты не первый и не последний

Темный слушатель светлых бредней,

Мне какую готовишь месть?

Ты не выпьешь, только пригубишь

Эту горечь из самой глуби -

Это нашей разлуки весть.

Не клади мне руку на темя -

Пусть навек остановится время

На тобою данных часах…

В этой редакции, оставшейся без изменений до самого конца работы

Ахматовой над “Поэмой…”, изображена вся сущность ее взаимоотношений с

Гаршиным. Подробнее я остановлюсь на этом во второй части настоящей книги, посвященной послевоенному времени. Там я расскажу в специальной главе о “Поэме без героя”, об истории ее переработки и многое другое, связанное с этим триптихом. Сейчас же для нас важна строка “Ты не первый и не последний…”.

Третий прототип образа “гостя из будущего” – сэр Исайя Берлин.

История его знакомства с Анной Андреевной известна из мемуаров современников и воспоминаний самого героя. Замечу прямо, что лучше всего обстановка первой встречи отражена в поэзии Ахматовой, но не в

“Поэме…”, а в стихотворении “Ты выдумал меня. Такой на свете нет…” из цикла “Шиповник цветет”, обращенного непосредственно к И. Берлину (естественно, без указания его имени). Там читаем: