Демьян Кудрявцев - Близнецы

‹…› Праматерь Ребекка, благословенна память ее в веках, за долгие муки бесплодия получила в награду от господа парочку близнецов. “Два народа выйдут из чрева твоего” – так одной фразой Всесильный создал миф о близнецах, как о единстве и борьбе противоположностей и как о посланцах плодородия и любви. В наше время бог воздает бесплодным в клиниках и больницах, но чаще обычного, по традиции – братьями-близнецами.

Исав и Иаков – к счастью для матери, к старости близорукой, родились непохожими друг на друга, и, к несчастью, не только внешне.

Продешевив при продаже первородства, преданный матерью ради брата охотник, воин, глупец Исав был готов, подобно другому брату, Каину бен Адаму, взять на душу тяжкий грех, но история не о том. Иаков, спрятанный от невзгод пастухом в имении родного дяди, весьма благотворно влиял на скот, тот плодился и размножался, как, впрочем, и сам хитрец – слепая Лия, и болезненная Рахель, и даже служанки и приживалки от него беременели гуртом. Так, через ненависть и любовь, благословил бог Израиль двенадцатью племенами, для чего в основании пирамиды выставил близнецов.

Ромул и Рэм – отцы-основатели Рима – были братья и близнецы. Их жизненной силы сынов волчицы хватило на тысячу лет и миль сплошной экспансии их потомков, но опять ценою братоубийства – в потасовке на месте будущего Сената Ромул сумел заколоть Рэма.

Древняя Греция пополнила нашу повесть легендой о Диоскурах. Зевс, обернувшись красивой птицей, снасильничал Леду, беременную уже от собственного супруга. Леда, усвоив повадки птичьи, сносит два яйца с детьми, одно – с Поллуксом и Еленой, близнецами от громовержца, и другое, с Кастором и Клитемнестрой, от мужа.

Интересно, что Кастор и Поллукс, не просто разнояйцевые (то есть с не идентичным набором генов) близнецы, но и вовсе – только на половину братья, – стали символом братской любви и дружбы, больше, чем пара любого из них с сестрой и чем пара сестер, даже и не подружек. В этой точке миф о близнецах окончательно выстраивается как мужской.

В греческой и романской культурах, появление близнецов считалось следствием (или подобьем) взаимодействия двух стихий, чаще всего воды и воздуха. Гром, предвестник дождя, грохот божественной колесницы по чернеющему небосводу, стал символом не только биологического родства, но и братства в общевойсковом смысле слова.

Из глубины первородных страхов изображения близнецов настигают нас на своих повозках, запряженных шестерками лошадей, или всадниками без седел, погоняемыми грозой.

Так, преумножив собственные роды и стремясь исправить ошибку дубля насильственным вычитанием, близнецы проецируют собственную судьбу на социум – становясь как залогом процветания и здоровья (святые двойняшки Косьма и Демьян), так и орудием смерти и прегрешений – в споре, в драке, на поле брани.

При таком раскладе немудрено, что близнецы не были так желанны, становились объектом насмешек и грубых игр, разделялись и проклинались. Отказ от здоровых детей, редкое явление в ранних цивилизациях, был повсеместной практикой при рождении близнецов.

Основатели Рима росли под волчицей, видимо, потому, что были оставлены своей настоящей матерью хищникам на потраву.

В Африке, в которой пары рождаются чаще, чем где бы то ни было, до сих пор не выработан консенсус отношения к близнецам. В разных частях одной Гвинеи можно встретить как преклонение перед явленным чудом двойного сходства, отягощенное, правда, насильственной изоляцией и навязчивым вниманием со стороны всего племени (близнецы проживают в отдельных хижинах, носят специальную одежду, не выполняют никакой работы и вечерами “обходят” племя, принося невиданную удачу), так и институализированный страх, замешанный на презрении, – в племенах, где рождение близнецов считается следствием адюльтера, провозвестием засухи и войны. Существуют сообщества, в которых каждый половозрелый юноша подвергается операции по удалению одного яичка для профилактики появления нежелательных близнецов.

Понятно, что и сами близнецы при рождении умерщвляются, а степень гуманности разных племен определяется тем, убито ли только младшее дитя из пары или же не повезло обоим.

У африканского народа галоа, например, жизнь сохраняют обоим, но тщательно, хоть и несколько отстраненно, регламентируют ее. Вне зависимости от пола первенца всегда называют Вора, а второго – Йено.

Мать обязуют всегда следить, чтобы близнецы были одинаково одеты и накормлены вровень, а спать им положено строго по разные стороны от нее. Впоследствии они должны одновременно жениться, а иначе задержавшемуся в холостяках навсегда запрещается вступать в брак.

Умирать близнецам полагается вместе, так что по смерти первого второго тоже считают умершим, до тех пор, пока сложные церемонии не вернут ему статус живущего, желательно, ненадолго.

Часто антропологи встречаются с мнением, что рождение более одного ребенка за раз – это падение на звериный уровень развития.

Считается, что мать близнецов – либо оборотень сама, либо любовница зверя (птицы). Так, антипатию к близнецам многие объясняют страхом потери различий между людьми и животными. Изгнание из племени, таким образом, становится защитой биологического вида, причем процедура может быть очень разной, вплоть до прикладного антидарвинизма – дахомеи, например, верят, что без соблюдения определенных ритуалов младенцы-близнецы могут снова стать обезьянами. ‹…›

Снова Стамбул, город, через который в нашей семье подымают вверх, я и сейчас сквозь него летал, специально мыл сапоги в Босфоре, на халяву хавали пахлаву.

Снова Стамбул – уксусный муравейник, тминная лавка, густой туман. На рассвете было немного зябко, отпустив таксиста, пошел пешком. Я так долго не был в той части мира, что не помнил, чьими глазами жрал эти башенки в белом белье балконов, пирамиды утренних овощей, вывески, где не-пойми-латиница вся в крючках и петельках. В этом колониальном взгляде всегда есть что-то от крестоносцев, от английской челяди

Чарльза “Бигля”, от собаки, прыгнувшей с корабля. И вдобавок еще в моем – рыжая гувернантка, не увидевшая Стамбул, Хаим – не ставший пока Ефимом, бронзовый Ататюрк.

Все города, где случилось жить, были рыбными да мясными. Исключения

– Лондон и ваш Нью-Йорк, все в молочном фарфоре блюдец, и я скажу вам, не то – Царьград, с подгнивающим смрадом жиров курдючных, пузырями лопнувших куполов, угольками тлеющих в ночь жаровен. Дым, пропитанный гарью труб, выхлопных, и горечью сигареток, окантованных черной каймой усов, перемешивался с туманом, из которого слышался встречный гул – гудки невидимой, корабельной, и той трубы, что звала меня – неотложного дела.