Михаил Левитин - Лжесвидетель

– Очень. Я был на нескольких океанах. Этот – самый симпатичный.

– Что значит симпатичный?

– Ну какой-то более расположенный к людям. Фюреру понравился.

Все уважительно помолчали.

– Надо решать, – сказал Гер. – Сколько можно об одном и том же! Как вы представляете систему управления этим островом?

– Позвольте мне предложить, – сказал Эйх. – У нас уже были кое-какие прецеденты с евреями, правда, не на островах.

– Да уж, – взволнованно сказал Гимм.

– Так вот, – продолжил Эйх. – Необходим Совет Старейшин, самых уважаемых евреев. Пусть изберут их сами.

– То есть принцип самоуправления? – спросил Гер.

– Ну конечно. Полное самоуправление. Мы гарантируем только безопасность. У них будет свой суд, своя тюрьма, амбулатории, изоляторы, почта, банк, столовая, театр, даже стадион.

– И все это где-то уже есть? – с недоверием спросил Рибб ентроп .

– Уже нет, но было, – быстро ответил Эйх, – и оправдало себя полностью.

– Да-да, – сказал Гимм, – но там не рекомендовалось рожать.

Численность населения оставалась на одной отметке. Может быть, и на острове практиковать то же самое. Он же не резиновый.

– Господа, – начал Шпе, – это совершенно расходится с желанием фюрера…

– Проблематично, – сказал Гебб, – но интересно. Мы должны заботиться о благополучии народа, если уж взялись.

– Какое тут благополучие? – спросил Шпе. – Если они вымрут.

– Все мы вымрем, – неожиданно угрюмо произнес Гер, – с детьми, без детей, и неизвестно, кто раньше. О евреях не беспокойтесь. Они что-нибудь придумают.

И тут привели того самого малого из посольства, которого обещал Шпе.

Он пришел вместе с переводчиком-французом и теперь стоял посреди комнаты, позволяя себя разглядывать. В сером, слегка приталенном костюме, шерстяном галстуке, малагасиец выглядел почти так же, как они, дурной вкус выдавали только серая же рубашка в красных кружочках и темная физиономия. Дикарь, он и в Европе дикарь.

Но дикарь сидел рядом с сопровождающим его переводчиком и доброжелательно смотрел на присутствующих.

– Ну и как? Жить-то у вас можно? – грубо спросил Гер.

– Да, конечно, очень весело можно жить.

Ответ рассердил Гера.

– Я не про времяпрепровождение. Чем вы там занимаетесь?

– В основном, пытаемся выжить.

– Ага, – с удовлетворением сказал Гер и промолчал. Вероятно, он подумал о чем-то очень-очень важном, будто добрался до сути порученного им задания.

– Смертность большая? – спросил Гебб.

– Рождаемость больше, – все так же бойко ответил дикарь. При этом он не забывал расточать улыбки.

– Слушайте, – неожиданно заговорил Эйх, он сидел ближе всех к карте и с необыкновенным любопытством ее разглядывал. – А крокодилы у вас там водятся?

Дикарю перевели.

– В некоторых районах, – сказал он, внезапно став серьезным. – Но немного.

– Вот, – сказал Эйх. – Какое расточительство! Можно организовать солидный крокодилий питомник. Это будет иметь успех.

– Не знаю, – сказал дикарь, хотя его мнение никто не спрашивал.

– Сколько, по-вашему, мог бы еще просуществовать остров? – спросил

Гебб строго. – Сто, триста лет?

– Это вопрос не ко мне, – сказал дикарь. – Думаю, как всё на свете.

Мы во многом зависим от прихотей океана. Все, правда, зависят, но мы больше.

– Как вы думаете, – неожиданно спросил Гимм, – а белые люди могли бы там жить? Как вы думаете, такие, как мы, сколько могли бы там продержаться?

– Ну вот живут же французы, – сказал дикарь, внимательно выслушав переводчика, – и уезжать не хотят.

– А кто их спросит? – все в том же развязно-покровительственном тоне сказал Гер. – Надо будет – никто не спросит.

Гебб почувствовал, что пора брать инициативу в свои руки.

– Как вы думаете, – спросил он, преодолевая отвращение к сидящему посреди комнаты образованному дикарю, – какое производство было бы возможно на вашем острове? Для нужд армии, например.

– Я не знаю, – после паузы сказал дикарь, – я не знаю, какие нужды у армии.

– Что вы умеете делать? – спросил Гимм.

– Ждать, – ответил дикарь.

– Чего? – ошеломлено спросил Рибб ентроп .

– Смерти, – сказал дикарь. – У малагасийцев очень своеобразное отношение к смерти. Нам кажется, что после смерти все только и начинается.

– Да уж, действительно, своеобразное, – сказал Альфред Р.

– И очень нам подходящее, – сказал Гер. – Так вы решительно отказываетесь нам помочь?

– Почему же, спрашивайте, – улыбнулся дикарь.

– Болезней на острове много? – спросил Рибб ентроп .

– Болеют, – сказал дикарь. – С лечением у нас плохо.

Тут вмешался переводчик.

– Наше правительство помогает, – сказал он.

– Все равно плохо.

– А болезни какие?

– Разные. Есть абсолютно неизвестные здесь, в Европе.

И тут присутствующим захотелось, чтобы этот человек немедленно ушел, потому что в ту же минуту, как он произнес это, всех в комнате стало знобить, всех до единого. МнительныйГимм даже расстегнул верхнюю пуговицу мундира, так ему стало душно. Эйх почувствовал боль в желудке. По привычке каждый их них подумал о своих врачах, но врачи остались дома в Германии, а этот распространяющий заразу дикарь сидел рядом с ними и разглагольствовал.

– Вы идите, идите, – сказал Гебб, стараясь оставаться спокойным. -

Вы нам очень помогли.

– А что вас, собственно, интересует? – спросил дикарь.

– Так, этнографический интерес, – сказал Шпе. – Спасибо.

Но и после ухода облегчения не наступило, Рибб ентропу даже почудилось, что он умирает. Он с трудом дошел до дивана и лег.

Дикарь ушел, но воздух после него остался. В воздухе витали микробы, которых неизвестно чем убить.

И все одновременно подумали о евреях. Погибать тут из-за них!

– Короче, – сказал Гебб, – свободная зона, пусть занимаются, чем хотят. Крокодилов разводят. Бильярды делают. У вас есть какие-то другие предложения?

– Как же они там все поместятся? – спросил Альфред Р. – Там же тринадцать миллионов туземцев.

– О туземцах не беспокойтесь, – сказал Гимм. – Они вернутся домой.

И все успокоились, хотя никто толком не понял, куда это – домой.

Я не напрашиваюсь, не напрашиваюсь. Просто я хотел бы жить там, где до меня жили люди. Хорошие, необидчивые люди. Потому что с моей привычкой разрушать всё на свете я мог бы лишить их покоя.

Но только временно, только временно. Потому что я готов измениться.

Я уже – другой.

И никто не отдавал приказа. Все как-то случилось само собой. Первыми задохнулись ДумуинаРавулаханта,^25 РаивуРасуанириана,

ХеризуРакутумаву, АндриРасулуфу, ХаингуРасендрануру, Масуандру, что в переводе означает солнце,ТукиРанаривелу, АрисуаРакетака,

РивуРандриа, ТуавинаРавелу и еще несколько миллионов туземцев.