Олег Сивун - Бренд.

Soundtrack. Philip Glass “The Photographer” (Act I “A Gentleman’s

Honor”).

Bonus. В кадре мы видим человека с микрофоном в руках (репортер).

Он обращается к нам, показывая фотографию неулыбающегося человека:

“Эта фотография была сделана обычным фотоаппаратом”. Потом он показывает другую фотографию, где изображен улыбающийся человек, и говорит: “А эта – фотоаппаратом Kodak. Разница очевидна.

Вы еще не улыбаетесь? Тогда мы идем к вам!”

Packshot Kodak и слоган: “Улыбка – это Kodak”.

Возможно, в эпоху телевидения путешествия вообще становятся чем-то неестественным или, по крайней мере, излишним.

Инго Шульце

Factum: Lufthansa является крупнейшей немецкой авиакомпанией и одной из крупнейших авиакомпаний мира.

Lufthansa была создана 6 января 1926 года. В том же году был осуществлен первый рейс авиакомпании Lufthansa (в Китай).

В 1934 году Lufthansa открывает регулярные трансатлантические почтовые рейсы.

К началу Второй мировой войны Lufthansa была одним из крупнейших европейских авиаперевозчиков. Во Вторую мировую войну почти все самолеты Lufthansa были мобилизованы на службу вермахту.

После войны Lufthansa попала в “черный список” сотрудничавших с гитлеровским правительством компаний.

6 января 1953 года основывается новая авиакомпания со штаб-квартирой в Кёльне – Aktiengesellschaft fu#r Luftverkehrsbedarf (Luftag). А в

1954 году ей возвращается имя Lufthansa.

К 1971 году весь авиапарк компании перешел на реактивные самолеты.

В 1997 году Lufthansa, Air Canada, SAS, Thai Airways и United

Airlines организуют первый в мировой авиатранспортной индустрии глобальный бизнес-союз Star Alliance (сейчас насчитывает 18 членов).

Его цель – создание единой межконтинентальной транспортной сети.

В ХХI веке Lufthansa оборудует свои самолеты системой высокоскоростного доступа к Интернету FlyNet.

Журавля на логотипе Lufthans’ы зовут Фирля.

В 2005 году 51 миллион 300 тысяч человек совершили перелет с авиакомпанией Lufthansa.

Слоган: “Нет лучшего способа, чтобы летать” (original version:

“There’s no better way to fly”).

Punctum: Если мне когда-либо куда-нибудь придется полететь, то я полечу только с Lufthans’ой. Я вообще-то не могу себе представить, чтобы мне обязательно нужно было бы куда-то полететь, но если вдруг, то только с Lufthans’ой.

Последний раз я летал в детстве. Из Ленинграда в Берлин. Из аэропорта Пулково в аэропорт Шёнефельд, а потом – обратно. Но я уже почти забыл эти полеты.

Я вырос в Восточном Берлине. Мои родители работали там. Может быть, они были агентами Штази или КГБ. Я не знаю. Мне это было, в общем-то, неинтересно.

Я не помню, как мы прилетели в Берлин, но я помню, как мы улетали из

Берлина. И я точно знаю, что и прилетели мы, и улетели авиакомпанией

Lufthansa. Я не могу представить, что можно летать какой-либо другой авиакомпанией. Я где-то слышал, что художник Джеймс Риззи как-то разукрасил один из боингов именно авиакомпании Lufthansa и превратил его в произведение искусства. Разве этого не достаточно, чтобы если и летать, то только авиакомпанией Lufthansa?

Сейчас, пожалуй, есть только один город, куда я мог бы полететь, – это Нью-Йорк. После 11 сентября 2001 года полет до Нью-Йорка становится самым безопасным полетом в мире. Я уверен, что в ближайшие 50 лет ни один рейс до Нью-Йорка не потерпит крушение, а если лететь с Lufthans’ой, то вообще все должно быть замечательно.

Не то чтобы у меня аэрофобия, но я стараюсь держаться подальше от всего, чего не понимаю. Я не понимаю, как многотонная машина может лететь по воздуху. Перышко и то рано или поздно падает на землю, как мы это знаем по фильму “Форрест Гамп”.

Летать на самолетах – значит отдаляться от понимания мира. Находясь на расстоянии десяти тысяч метров над землей, ты и от земли далеко, и к Богу не особо близок.

Самолет как телевизор – там невозможно ничего понять, просто сидишь и коротаешь время, смотришь, как мелькает внизу земля, размышляешь о всяких романтических вещах, об облаках – чайка Джонатан Ливингстон и все в таком роде. Иногда это, наверно, полезно.

Мне больше нравятся аэропорты, чем самолеты. Я обожаю аэропорты.

Даже то, как звучат их названия, уже очень красиво: Орли, Хитроу,

Шёнефельд, Фьюмичино, Арланда, Мирабель, Барахас, Ла-Гуардиа,

Гадермуен, Клотен, Варадера… Мне вполне хватает названий аэропортов, чтобы ощутить всю их красоту.

Мне кажется, что находиться в самом аэропорту (а тем более в самолете) не так приятно, как ехать в аэропорт на желтом такси.

Ощущение приближения к аэропорту сравнимо разве что с приближением

Нового года или Рождества. Сами Новый год и Рождество не так прекрасны, как их приближение. Праздники было бы хорошо вообще отменить, а оставить только канун праздников. Ну, что-то вроде улыбки кота без кота. Ожидание чего-то всегда более прекрасно, чем это что-то.

Определенность и совершенность всегда немного разочаровывают. Сразу подступают ностальгия и скука. Поэтому, наверно, людям нравится летать на самолетах. В самолете все неопределенно, ничего нельзя сказать наверняка, в самолете ты всегда в ожидании чего-то. Ты в ожидании того, когда принесут выпивку или еду, в ожидании взлета или посадки, может быть, в ожидании новых знакомств и, главное, никогда не знаешь, рухнет твой самолет или нет. Это самое трепетное ожидание из всех ожиданий в самолете. Судьба – она ведь нечто индивидуальное, для каждого человека своя, а тут она становится общей, одной на всех. Я не верю, что в самолете могут собраться 200 человек с одинаковой судьбой. В самолетах индивидуальная судьба ничего не значит.

У Lufthans’ы был такой слоган – “Alles fur diesen Moment” (“Всё для этого момента”). В нем есть очень много неопределенности. Создается такое ощущение, что следующего “момента” может, в общем-то, и не быть. Но в то же самое время говоришь себе, что это Lufthansa и боятся нечего. Однако этот слоган почему-то убрали.

Я не летаю на самолетах, потому что слишком много смотрю телевизор.

Самолет и телевизор очень похожи, поэтому мне хватает телевизора. Но если бы я летал, то мне было бы все равно, разобьемся мы или нет.

Смерть в авиакатастрофе, наверно, не худшая смерть, которая может быть. Во всяком случае, это быстрая смерть. Никто не знает, как там нам придется умирать, доживи мы до старости. А кроме того, мое имя попадет в выпуск новостей. Единственное, что огорчает: оно будет стоять в середине длинного списка пассажиров. Мне было бы приятно, чтоб мое имя как-то выделили. Я думаю, что за отдельную плату телевизионщики могли бы это сделать.

Люди, погибшие в авиакатастрофе, – люди особые. По ним объявляют общегосударственный траур, их родственникам выражает соболезнования сам президент, даже бывает, что в день траура отменяют рекламу по телевизору. Все эти почести только потому, что люди погибли не поодиночке, а вместе, коллективно. Хотя умереть всем самолетом, всем кораблем или же всем миром уже удача, потому что умерать одному гораздо обиднее.