Хуан Хосе Арреола - Выдумки на любой вкус

Я осознаю, почему в мире нет правды и справедливости, почему мы так часто даже и не пытаемся добиваться их. Чтобы понять это, не нужно быть особо мудрым и образованным. Все очень просто: для того чтобы быть справедливым, зачастую нужно пожертвовать собственным благополучием.

Я не в силах изменить законы, по которым живет мир. Не дано мне влиять и на людские души. А раз так — мне следует смириться и пойти на уступки. Спрятать поглубже с таким трудом постигнутую истину и вернуться в этот мир, вернуться по дороге свойственной ему лжи.

Сейчас я закончу писать и пойду к священнику. Сегодня я иду не за тем, чтобы попросить у него совета. Просто мне нужен кислород, который вдруг исчез из воздуха, которым я дышу. Мне нужно подтвердить свое право называться мужчиной, пусть даже ценой большой лжи.

Поговорил со священником. Теперь Союзу не придется слать мне нравоучительные письма. Я покаялся в том грехе, который мне так старательно вменили в вину.

Кстати, реши я сейчас оставить бедную девушку наедине с ее несчастьями, в которых я никоим образом не виновен, мир повернулся бы ко мне приветливо улыбающимся лицом, моя репутация была бы восстановлена, уладилось бы дело и с весьма выгодным для меня браком. Но мне и в голову не приходит продумать и взвесить, насколько Мария может быть сама виноватой в своих бедах. Мария для меня — тот человек, что в самый трудный момент жизни, будучи абсолютно беззащитным, доверился мне и, раскрыв душу, принял ту помощь и поддержку, которые я в силах оказать.

Я счастлив, я наконец осознал, что жил, понимая мир превратно. Оказывается, тот идеал рыцарского служения, к которому я так стремился, вовсе не обязательно совпадает с чистотой помыслов настоящего мужчины.

Если бы Вирджиния вместо того, чтобы в своем письме обвинять меня во всех смертных грехах, произнесла или прислала мне всего одну фразу: «Я не верю», — я бы и по сей день не понял, что жил неправильной и неправедной жизнью.

Мария брала заказы на шитье едва ли не во всех богатых домах города. И вот в одном из них, в одной из этих достойнейших семей нашелся подонок, который обесчестил ее, но, сам того не желая, своей низостью разбудил во мне другого человека, мое другое «я», о существовании которого мне до сих пор не было ничего известно.

Кем бы ни был тот мерзавец, ему не удастся забрать у меня ребенка Марии, которого она носит под сердцем, ибо теперь этот ребенок мой — по всем человеческим и божественным законам. О, эти бедные, всеми осмеиваемые законы, давно потерявшие свою непреложность и изначальный смысл!

Сегодня утром скончался господин Гальвес, исполнявший обязанности президента Морального союза.

Его внезапная смерть произвела на всех глубокое впечатление: во-первых, он был еще далеко не стар и к тому же умел с особым вкусом, даже с шиком, совершать благие дела (так, например, это именно ему помещение, где собирается Союз, обязано изящными жалюзи на окнах). Впрочем, репутация его никогда не была особо чистой по причине того, что занимался он весьма скользким и неприглядным делом — ростовщичеством.

Я и сам как-то раз позволил себе весьма жесткие суждения о его поступках, и хотя у меня было немало возможностей убедиться в правоте своих подозрений, я все же склонен полагать, что в своем осуждении покойного зашел излишне далеко. Похороны будут пышными. Да простит его Бог.

Сегодня мимо нашего окна проследовала траурная процессия. Хоронили господина Гальвеса. Взглянув на Марию, я увидел, как изменялось ее лицо.

Сначала болезненное напряжение сковало его; потом появилась едва заметная полуулыбка облегчения. Затем Мария снова помрачнела, глаза ее наполнились слезами, и она спрятала лицо, опустив голову мне на грудь.

Господи! Господи! Я все всем прощу, все забуду, мне ничего не надо, только не дай мне забыть испытанную в тот миг радость!

Со смертью пятого президента Моральный союз оказался на грани распада. Господину священнику пришлось признать, что теперь только самоубийца согласится взять на себя руководство нашей организацией.

И все-таки Союзу удалось выстоять: теперь он действует под руководством совета управляющих, состоящего из восьми ответственных членов.

Меня приглашали стать членом совета, но я был вынужден отклонить предложение. Теперь рядом со мной живет молодая женщина, о которой я должен неустанно заботиться. Мне теперь не до союзов и не до советов управляющих.

Не могу не думать о трех несчастных детях, живущих в нищете, — в то время, как я намериваюсь обеспечить защиту лишь одному ребенку, которому была уготована та же участь.

Зачатые, рожденные и живущие без любви, они будут унесены ветром судьбы, словно горсть сухих листьев. А там, на кладбище, твердо и непреклонно будет стоять прекрасный памятник, и у его подножия будут зарастать мхом слова светлой эпитафии.

1941

Хорхе Луис Борхес был не только великим писателем, но и великим читателем. Нисколько не умаляя себя как литератора, он признавался: «Иные гордятся каждой написанной книгой, я — любою прочтенной».

Но попасть в число «любимчиков» Борхеса было отнюдь не просто. Так, например, из всей мексиканской литературы он выбрал для своей «библиотеки симпатий» произведения только двух авторов — Хуана Рульфо и Хуана Хосе Арреолы. Такой выбор назвать случайным нельзя. Оба мексиканских писателя соединяют в своем творчестве свободу вымысла с краткостью изложения — то, что больше всего и ценил в литературе Борхес.

Книга Хуана Рульфо уже вышла в «Личной библиотеке Борхеса». Теперь настал черед Арреолы.

Как и Борхес, Арреола чаще всего работает в сфере «культура — культура». Как и Борхес, он пишет в основном короткие рассказы. Но если Борхес поставил перед собой задачу «написать постскриптум ко всему корпусу мировой литературы», то Арреола (подражая Кортасару? опережая его?) с искусством и культурой — играет. Всегда с наслаждением: вдохновенно, легко, остроумно. И почти всегда — иронично. (Как здесь правильнее будет сказать: по-кортасаровски? по-арреоловски?) Арреола играет ситуациями и словами — подобно тому, как это делали индейцы, не знавшие письменности и ценившие слово произнесенное: фразу можно было «попробовать на зуб». («Больше всего на свете я люблю звучащее слово», — признавался писатель.) Цитат — явных, скрытых, придуманных — в рассказах Арреолы (как и у Борхеса) великое множество. Досконально изучив европейскую — прежде всего романскую — литературу, он посмеивается над ней. Без тени какой-либо злобы — как любящий сын. Легко представить: Арреола пишет и улыбается — в реальные? вымышленные? — но все равно усы.