Ион Деген - Статьи и рассказы

„Невыдуманные рассказы о невероятном“ — так называется книга. В нее я собрал истории, которые невозможно объяснить естественным ходом событий. Книгу эту и сейчас можно пополнить невероятными встречами. Они случались в моей жизни и после опубликования книги. Сейчас, когда я понимаю неслучайность этих встреч, меня уже трудно удивить событием, необъяснимым с точки зрения теории вероятности. И всё же, даже будучи подготовленным специфическим мировоззрением (которое я никому не навязываю), вдруг поражаюсь тем, что просится в уже опубликованную книгу…

С Барухом Шубом мы знакомы четверть века. Он председатель Израильского союза партизан. Приятно видеть его на официальных, полуофициальных и неофициальных встречах. Такими встречами ограничивались наши отношения. Беседовали не часто. Встречи начинались и заканчивались пожатием рук, улыбками и обычным „Как дела?“ Он мне симпатичен. Почему? Не знаю. Просто симпатичен. Да и он, я чувствовал, симпатизировал мне. Участвовать в радиопередаче второго (главного) канала израильского радиовещания его, меня и моего друга Авраама Коэна, председателя Союза воинов и партизан-инвалидов войны с нацизмом, пригласил журналист Ицхак Ной. Передача, посвящённая шестидесятилетию Победы над Германией, транслировалась вечером восьмого мая.

Ицхак Ной задавал вопросы, связанные с участием в боях. По телефону в беседу вступали два профессора-историка, они комментировали наши рассказы.

Полуторачасовая передача приближалась к концу, и журналист спросил Коэна, где он встретил День победы. „В госпитале“, — ответил Авраам. Тот же вопрос Ицхак задал мне, и я ответил так же. А вот ответ Баруха отличался от нашего. Оказывается, у него победа не вызвала всплеска эмоций подобных тем, которые испытали мы с Авраамом. Барух в составе группы бывших партизан оказался в Румынии. Этим путем евреи, прикрываясь фальшивыми документами, пытались нелегально пробраться в Грецию и дальше в Палестину. Конечно, они не могли не радоваться победе. Но слишком шатким было их положение в чужой стране для всплеска эмоций.

— Ну, хорошо, — спросил Ицхак, — а был у тебя на войне какой-нибудь особый день, который ты запомнил?

— Был. Тот день я никогда не забуду. Собственно говоря, в тот день война для меня закончилась. Это было тринадцатого июля 1944 года. Наш еврейский партизанский отряд вступил в Вильно. Мы вступили с севера. Красная армия наступала с востока.

Небольшое отступление. В 1990 году был опубликован мой очерк „Вильнюс“, он вошёл потом в книгу „Война никогда не кончается“. В очерке описаны пять дней страшных уличных боёв в городе, окружённом войсками Красной армии. Я позволил себе эпитет „страшных“, хотя мог ограничиться простым упоминанием участия в боях единственного танка знаменитой Второй отдельной гвардейской танковой бригады. Она была названа в приказе Верховного, сообщавшем о взятии Вильнюса. В первый день боев бригаду представляли три танка. Взвод. В тот же день мой танк подбили, я пересел в другую машину. На следующий день подожгли танк моего друга Ванюшки Соловьева. Сгорел весь экипаж. А мне повезло. Лишь танкист, переживший уличный бой в большом городе, может понять, что такое „пять дней боев“. Тогда, в июле 1944 года, я не знал, что все эти пять дней мой танк воевал на территории вильнюсского гетто. Узнал об этом тридцать лет спустя. Лишь тогда до меня дошло, почему подошедшая к моему танку группа партизан с красными повязками на рукаве говорила на идише. Узнал я об этом тридцать лет спустя. Именно тогда до моего сознания дошло, почему именно к моему танку подошла группа партизан с красными повязками на рукаве. С красными, советскими, а не с красно-белыми повязками польских партизан. Именно тогда я понял, кто эти партизаны, говорившие на идише.

Отступление завершено. Я возвращаюсь к вечеру восьмого мая 2005 года, к радиопередаче, посвященной шестидесятилетию со дня Победы.

Я улыбнулся. Ицхак Ной заметил мою улыбку и спросил:

— Что-нибудь не так?

— Так. Только Красная армия окружила Вильнюс ещё восьмого июля.

Барух посмотрел на меня, кивнул и продолжил:

— Так вот этот день тринадцатого июля, это утро я никогда не забуду. Я помню его, как будто это было вчера.

— И погоду ты помнишь? — Спросил я.

— Конечно. Моросил тёплый летний дождик.

— И помнишь, где вы остановились, когда пришли в город?

— Конечно. Возле советского танка. И ты не поверишь, — сказал Барух, обращаясь ко мне, — командиром этого танка был еврейский мальчик.

— Поверю, Барух, поверю. Пожми руку этому еврейскому мальчику. Это был я.

Глаза Баруха повлажнели. Он схватил мою руку. Авраам и Ицхак на мгновенье потеряли дар речи. Студию заполонила явно непредусмотренная пауза. Первым, как и положено, пришёл в себя Ицхак Ной:

— Невероятно!

На следующий день утром мы встретились с Барухом на церемонии в Яд ва-шем, а вечером — в Музее танков. Мы должны были убеждать наших общих знакомых, слышавших радиопередачу, что для нас это действительно было неожиданностью, что это не был журналистский трюк, приготовленный заранее. И те, кто поверил нам, тоже восклицали: „Невероятно!“. Такая вот встреча через шестьдесят лет и десять месяцев

Стихи звучат в ночной тишине пустынных улиц. Семён Вортман преподающий историю искусства в Черновицком художественно-прикладном училище, читает мне, студенту-медику, свои стихи о Тиле Уленшпигиле.