Ион Деген - Статьи и рассказы

Кстати, первый Хеннесси был не французом, а англичанином. Но это так, между прочим, ремарка. А французский коньяк будем пить на здоровье, не прощая французам.

.

Не помню, при каких обстоятельствах я познакомился с Горской, уже очень немолодой актрисой украинского театра имени Франко. Мало вероятно, что она обратилась ко мне как пациентка. Менее двух лет назад я окончил институт. У неё была возможность пользоваться услугами более квалифицированного врача. Тем более, что, кроме положения видной актрисы, она была к тому же тёщей весьма популярного писателя. Не помню. Обычно она приходила ко мне в дни моего дежурства в травматологическом пункте института. Продолжительность наших бесед зависела от моей занятости — от одной — двух минут до получаса и больше. Она была изумительной рассказчицей, знала уйму интересных людей и связанных с ними историй. Слушать её можно было до бесконечности. А ещё не помню, чего вдруг она стала опекать меня. Не помню даже, знал ли я это тогда, когда началась опека. Несколько раз она приносила контрамарки в театр. При этом всегда подчёркивала, что контрамарка для двух персон. Я благодарил её. Говорил, что, к сожалению, второй персоны пока ещё нет. Да и первая персона не может воспользоваться контрамаркой из-за отсутствия свободного времени. Мои чрезвычайно редкие выходы в филармонию на симфонические концерты (билеты я должен был покупать) не вызывали ревности драматической актрисы. Наоборот, находили понимание.

В воскресенье девятого мая 1953 года Горская пришла поздравить меня с Днём Победы. Этот день не был официальным праздником. Но фронтовики обходились без постановлений и указов. Горская пришла в травматологический пункт не с пустыми руками. В авоське была полулитровая бутылка водки и ещё что-то, завёрнутое в бумагу. Что-то оказалось докторской колбасой и голландским сыром. Очень кстати. В общежитии у меня не было ничего, кроме краюхи хлеба. А в магазинах не было ничего, кроме крабов и печени трески по пять пятьдесят за баночку. Остальное приходилось доставать. Дежурство оказалось относительно спокойным. Ответственный дежурный разрешил мне отлучиться. Мы поднялись в общежитие. Шесть врачей, живших со мной в одной комнате, — пятеро из них были фронтовиками, — ещё с утра отправились по разным адресам отмечать День Победы.

Горская скептически осмотрела моё жилище. Она увидела его впервые. Очень мне хотелось выпить. И не менее хотелось закусить. Но не мог же я в такой день сесть напротив зеркала и чокаться с самим собой. Тем более, что в нашей комнате не было зеркала. Горская не отказалась выпить со мной. Я выскочил, чтобы найти в институте какое-нибудь подобие рюмок или бокалов. В детской клинике нашёл два фужера. Договорились пить в пропорции один к двум. Горская подняла свой фужер:

— За вас, Ион, вернувшегося из этой бойни.

— Спасибо. Но, если вы не возражаете, первую мы выпьем молча. Так мы выпиваем в память о погибших.

Я наливал довольно точно. Горской в два раза меньше, чем себе. Даже был удостоен комплимента по этому поводу:

— Чувствуется тренировка. Кстати, вы ведь дежурный врач. Не следует ли нам остановиться?

— Не следует. Триста сорок граммов — не доза, которая может сказаться на моей трудоспособности.

— О! Оказывается вы хвастун!

— Это не хвастовство, а констатация факта.

— А я почему-то считала, что евреи не очень пристрастны к водке.

— Видите ли, то, что я еврей, мне дали почувствовать в последние несколько лет. А пристрастить, как вы выразились, успели до этого.

— Ладно, не будем о политике. Давайте лучше поговорим о вашем быте. — Она плавно обвела рукой полукруг.

— И об этом не стоит. Я ведь здесь только ночую. Да и то, если не дежурю.

— Я не об этом. Если я не ошибаюсь, через три недели вам исполнится двадцать восемь лет. А вы ведёте какой-то странный образ жизни. Девушки у вас нет. Проституции, как известно, нет в стране советов. Но даже если бы была, то не для такого чистоплюя как вы. У вас ведь может наступить, — как это в медицине называется? — атрофия от бездействия. — Я рассмеялся. А Горская продолжала: — Знаете, Ион, я решила вас женить.

Продолжая смеяться, я разлил в фужеры остаток водки:

— За вас, Горская. Есть ли в наше время невесты, подобные вам?

Мы спустились в травматологический пункт как раз во время. Карета скорой помощи привезла старушку с переломом лучевой кости. Это была работа для меня. Ответственный дежурный к такой не снисходил. Вероятно, в тот же день я забыл об угрозе женить меня. Но Горская, как выяснилось, не забыла.

В субботу на следующей неделе, войдя в институтские ворота после посещения столовой, в которой слегка обманул чувство голода общепитовским обедом, я увидел Горскую на скамейке возле поликлинического отделения. Она ждала меня. Обычно я представал пред ней в хирургическом халате, надетом поверх майки. А сейчас на мне был костюм, тот, выданный профкомом ещё в студенческую пору, под пиджаком сероватая рубаха и тоненький вязаный галстук. Не было сомнения в том, что Горскую огорчил мой наряд, но она ничего не сказала по этому поводу.

— Ион, завтра в двенадцать я заеду за вами и повезу познакомить с невестой.

Я уже давно так не хохотал. До слёз.

— Горская, — сказал я, постепенно успокаиваясь, — я завтра дежурю.

— Не стыдно вам лгать пожилой женщине? Вы дежурите в среду, а потом в понедельник, в день вашего рождения. Ваше расписание мне известно, как моя роль в день генеральной репетиции.

Во время дальнейшего диалога я проявлял невиданное упорство, но отступил, когда Горская сказала, что я мог бы смирить своё упрямство и оказать услугу пожилой женщине.

— Ладно. Так кто же эта невеста?

— Увидите. Посмотрим, достаточен ли ваш словарный запас, чтобы описать эту девушку.

— Не надо деталей. Возраст. Род занятий.

— Да, словарный запас у вас пока на уровне анкеты. В начале октября ей исполнится двадцать два года. Отличная разница в возрасте. Переходит на последний курс биологического факультета киевского университета.

— Студентка. Понятно. И вы полагаете, что на свою нищенскую зарплату я смогу содержать студентку?

— А вам не придется её содержать.

— Странно. На нашем курсе не было ни одной студентки, которая могла быть сыта на свою стипендию.

— Она не на вашем курсе. И вообще не морочьте мне голову. Или, как выражался любимый вами Беня Крик, пусть вас не волнуют этих глупостей. Будьте здоровы. Завтра в двенадцать я за вами заеду. — Она ушла, отмахнувшись от пулемётной очереди моих возражений.

В воскресенье, ровно в двенадцать в институтский двор въехала тёмно-коричневая «Победа». Горская вышла из автомобиля, чтобы уступить мне место рядом с шофёром. На заднем сидении я не помещался из-за своей увечной ноги. Горская оглядела меня с явным неудовольствием. Наряд мой был ей известен. Но с неземной скоростью на моём лице вырастала щетина, ну просто не из волос, а из медной проволоки.