Нодар Джин - Учитель (Евангелие от Иосифа)

Это слово возбудило другую сцену: возникла жена. Щурится при виде Валечки и говорит: «Как же так, Иосиф? А кто клялся — целую кепко-ного только тебя! Никого кроме!»

Это — она сама, лепечу я в ответ. Я, Надежда, видишь, не ласкаю её. Ни «кепко», ни «ного». И не только её, — никого.

А баб вокруг много — и все липнут. А что — хоть даже тыщонки на книжке нет, жених я завидный, Надя! Для тех даже, кто мужиков уже себе заарканили и живут как у Христа за ширинкой.

Полина, например, молотовская. Или та же Маша сванидзевская — когда по земле этой ещё ножками топала. И перед каждым их раскидывала. Твои же подружки сердечные. Которые тебе же и называли меня извергом. А сами? Извели мужей! Те талдычат им «солнышко» — они и подражают ему: кого хочешь готовы греть.

Бабам русским недостаёт стыда, а Полина с Машей вдобавок большевички. У тебя его было больше, но тоже не в избытке. Като, например, мою первую, не туберкулёз прибил бы, а срам, если бы её, замужнюю бабу, обхаживал, как тебя, Коля Бухарин.

Аристократ сраный! «Пролетарский гуманист»! «Любимчик партии»! Никто ни о какой партии не знает больше, чем я. Любая партия — такая же блядь, как всякая большевичка!

Но дело не в страдальце этом — дело в тебе! Ты — пусть и не грузинка, как Като, но тоже ведь на Кавказе росла! — ты ни разу не отшила этого Сократа сопливого!

Пожила бы дольше — пришлось бы взглянуть на его ко мне письма. После того как, козёл, публично признался, что воевал со мной насмерть. Потому, что, мол, ненавидел. И это — когда мне же и клялся в дружбе. И увивался за тобой!

43 письма — одно гнуснее другого. 43 образца лизоблядства. И ещё «Поэма о Сталине». А объяснил как, блядолиз-теоретик! По Байрону, мол, поэтом становишься не раньше, чем приходит любовь — и она наконец пришла, ненаглядный Коба! Я прозрел и влюбился в тебя, как в Спасителя! Спаси же и меня, отведи приговор! Я и во сне брежу твоим именем!

Я поверил: от страха смерти, кроме как к любви, бежать некуда.

Впрочем, вождей он, быть может, любил добровольно. На суде, например, твердил, что целовал ноги умирающему Ильичу.

А ещё писал, что приснилась ему и ты. Надя, мол, сокрушалась, бедненькая: Господи, что же они с тобою натворили, Коленька! Но ты, дескать, не бойся, я уже сказала Иосифу, что беру тебя на поруки!

«Перед всем народом и партией стою на коленях и молю тебя, Коба, пощадить мою жизнь!» А нет, мол, — то пусть в меня хотя бы не стреляют, а дадут мне, как Сократу, чашу с ядом.

Не только, видишь, мужества — вкуса у бабника не было, но дело не в нём. Не хватило вкуса и тебе. По его же выбору книжонки глотала, словно то были таблетки. А он — врач. Я тебе одни книги — мудрые, а он другие — блевотину. Опрысканную декадентскими духами из Лондона.

А я предупреждал тебя: баба может и не стать мудрой, как мудрые книжки, но станет глупой, как глупые. Одни названия чего стоили! Особенно последняя, от которой ты и сбрендила. «Зелёная шляпа»! Никто в ней себе не может придумать занятия, кроме самоубийства. Все там богачи: всё, кроме смерти, у них уже есть.

А автор?! Лондонский армяшка с одеколонной фамилией Арлэн. Но он Армэн! Ему это «л» из своего имени тот самый Отело, наверно, и дал, о котором я тебе рассказывал.

А фразы, которые Коля в этой «Шляпе» тебе подчеркнул! Като бы сблевала, хоть и была неучёной.

«Желать надо только не-знаю-чего…»

«Для истинной женщины увлечение должно быть настолько же важней брака, насколько религия важней церкви…»

«Она обладала талантом не замечать вещей и ничему не придавать значения…»

«В отличие от нас, великие люди умирают дважды: сперва — как люди, потом — как великие…»

«Незрелые люди стремятся вершить великие дела и служить всему человечеству, а зрелые — лишь своей даме…»

«Самоубийство — высший акт свободного духа…»

И в этом англо-армянском дерьме ты ковырялась за день до того, как предала меня. За день до выстрела.

…Но всё равно не косись на Валечку. Она хоть и проста душой, как Като была, люблю я по-прежнему тебя. И больше никого. А ты искалечила мне жизнь! Не в себя же выстрелила — в меня! Сука ты! Тысячу раз сука! Миллион! Сгинь же наконец!

Теперь уже меня охватила ярость.

Кровь, однако, по-прежнему била не в виски.

Я решил было оттолкнуть от себя Валечку, но вовремя осёкся. Побеждать себя за счёт других — это поражение. А побеждал я себя, как и других, только за счёт работы.

Вместе со взглядом я вернул на стол и мысль.

Хотя правда в преувеличениях, на это письмо американца я решил теперь отвечать как если бы дураком был и сам, — серьёзно. И с азов.

Самая вредная ошибка кроется в представлениях людей об их месте в природе. Это великая беда, что человек — и не только дурак — вообразил, будто он венец мироздания. А не «серая клякса», как обозвал меня Троцкий.

Лейб понимал, что рядом со мной иранский шах, как выразилась Валечка, никто. Но он прав: даже победивший вождь — муравей и «серая клякса».

Если бы я, однако, был лишь «серой кляксой», меня бы не мучило одиночество. Хотя моё одиночество — плата за небесное позволение переделывать землю.

Но я пока не об этом. Я о том, что мир вполне может обойтись без людей.

На каждого человека приходится 2 миллиона муравьёв. И ни один из них ни в чём не сомневается. А почему? Кто научил их жить без сомнений? Не знает этого даже сам муравей, ибо он тоже — «серая клякса».

Всё в этом мирозданье ничто. Всё появилось не ради себя. Может быть — просто для забавы.

Тот же писатель Шоу говорил мне, что бог создал муху в премудрости своей, но забыл — почему. И ещё — будто в Англии центром семьи является лошадь. Но если бы то же самое сказала лошадь, я бы не рассмеялся. Погнал бы её, как дуру. Потому, что даже в Англии и даже лошади родятся по посторонней воле.

Где эта воля и как она выглядит — с пейсами или усами, — никому невдомёк. Хотя имя ей придумали: бог. Могли — любое. Скажем, «серая клякса». Какая разница — каким звуком что назвать? Всё равно на главный вопрос не ответить. А поэтому ответы на другие вопросы рождают сомнения.

А вот главный вопрос: по какой такой посторонней воле всё случается? И ради чего? Почему так устроено, что муравей знает — чего хочет, а человек нет?

Потому ли, что человеку впихнули в череп мозг, как часы в пах польскому шахтёру? А почему мозг оказался нужен? Для того ли, чтобы задавать вопросы и во всём сомневаться? Почему, например, человек не был создан муравьём, а муравей человеком?

Это не из дурацких вопросов, а из самых нужных. Иначе забываешь, что ответов у нас нету, и мы не вправе выносить конечные суждения.

Дурацкими бывают только ответы. Вопросы — нет. Раз появился мозг, а в нём эти вопросы, значит, они чему-то служат. Хотя бы пониманию, что кроме как по-дурацки на них не ответить.