Нодар Джин - Я есть кто Я есть

Еврейские ценности становились достоянием всего мира слишком быстро, чтобы оставаться столь же характерными для евреев, сколь характерен, скажем, для зулусов приветственный плевок в лицо. Вот, наконец, почему постижение еврейского духа, неопределяемого, а, значит, неистребимого, — есть постижение Духа вселенского. Кто-то шутил, что противоречия мировой культуры, да и вся ее история — это негласный спор между четырьмя последовательно жившими еврейскими мудрецами: законодатель Моисей считал, что главное — мозг, Христос, провозвестник любви, — сердце, экономист Маркс — желудок, а психолог Фрейд пошел, дескать, ниже. Летопись культурных ориентаций человечества действительно может навести зубоскала на эту шутку. Но если уж в этом же пересмешливом тоне определять современный еврейский дух, то следовало бы добавить, что, видимо, неспроста на смену этим четырем мудрецам Израиля пришел пятый — Эйнштейн, заключивший «в смятении»: все едино в своей относительности… Да, быть может, синтетичность и соотнесенность всех открытых ценностей и определяет неопределяемую сущность еврейского духа, этой квинтэссенции нынешнего мира, неуловимой, как неуловим рассудком смысл существования.

«Я Есть Кто Я Есть», — сказал Бог озадаченному Им Израилю. Не этими ли словами отвечает и сам Израиль озадаченному им миру? Не сводятся ли откровения еврейского духа к тому, что неуловимый смысл существования, если и не заключается в самом существовании, то постигается только через него?

Дух Израиля, как дух любого народа, определяется его историей. История любого народа — это то, что происходит с ним на земле, а происходит с ним почти то же самое, что происходит с отдельным человеком, одержимым, как правило, инстинктом выживания и самоутверждения. Эти инстинкты выражаются в тщетной мечте о бессмертии. Конец каждой судьбы — смерть, и в этой мере все на свете судьбы однообразны.

Необычная судьба еврейского народа, нескончаемость его истории определяется тем, что земные инстинкты выживания и самоутверждения, роднящие его со всеми племенами прошлого и настоящего, оказались помножены на ту особую силу, истоки которой лежат если не по другую сторону бытия, то, по крайней мере, Далеко за пределами земной суеты. Имя этой силе — страстная и неизменная вера в ряд интеллектуальных и поэтических символов, которые не объяснть условиями и целесообразностями земного существования и которые представлены в Библии.

Быть может, самое удивительное в Библии — это неотделенность того, что порождено землей и обусловлено конкретным временем от того, что стоит над временем и трудно объяснять фактами человеческой реальности, почему, кстати, многие считают Библию откровением непостижимого нашим разумом существа. Тем не менее, каким неземным не было бы происхождение библейских символов, бесспорно одно: сама эта книга создана на земле, в реальной среде одного из населяющих ее народов, — евреями; и книга эта, ставшая «портативной родиной» этого народа, определяла и определяет его историю. Не столько Палестина и неукротимое стремление к ее земле составляли для евреев таинственное «чувство дома», сколько Библия. А поскольку это так, постольку дух евреев, как дух ни одного иного народа, определяется совершенно уникальным, одновременно земным и сверхъестественным, миром Библии.

Стремление к жизни, к справедливости и к праведности, — вот что связывает между собой все 24 книги, вошедшие в канонический состав Библии и представляющие собой подчас хаотическое сплетение созданных в разное время легенд, декретов, хроник, видений и сентенций. Созданная, когда люди не практиковали еще губительного различения разума и чувства, пользы и красоты, веры и знания, Библия — это жизнеутверждающий проект лучшего и, увы, нереального мира, в котором человек воспримет весь мир вокруг себя и себя в мире как целое. Кто-то высказал мысль, что каждый народ должен бы вести летопись своей цивилизации с момента, когда он перевел Библию на родной язык. Бесспорно другое: если человечеству и суждено когда-нибудь вступить в эпоху, адекватную его самым дерзким мечтаниям, произойдет это только после того, как уникальный дух Библии будет переведен на неповторимый язык духа каждого из народов и людей.

Эта истина открывает вид на одно из центральных противоречий не только в самой Библии как воплощении еврейского духа, не только в самой эпохе, именуемой библейской, но и во всей человеческой истории, — противоречие между мечтой и реальностью. Конфликт этот выражен по-разному в трех основных разделах Библии: Закон (Тора), Пророки (Небиим) и Писания (Кетубим).

Самое ранее проявление еврейского духа и, бесспорно, самое поразительное — это Тора, или Пятикнижие Моисея, [1] Пятикнижие Моисея — Закон — Тора есть начальный раздел Библии. Два других раздела: Небиим (Пророки) и Кетубим (Писания). Комбинация начальных букв названий разделов — ТаНаК — и является исконно еврейским обозначением Библии. Другое еврейское обозначение ее известно как Киеве ХаКодеш, Священное Писание, тогда как христианская традиция именует ее Ветхим Заветом, в отличие от той части библейского предания, которая посвящена учению назаретского раввина Иошуи (Иисуса Христа) и названа Новым Заветом. точнее, тот моральный кодекс, который был принят позднее всем человечеством, и по отношению к которому все дальнейшие откровения его нравственного гения оказались лишь комментарием. Интересно, что, призывая к уничтожению земных идолов и усматривая в этом одну из главных задач, Тора сама обрела в еврейской истории масштабы несокрушимого идола. Этот, казалось бы, печальный парадокс в развитии еврейского духа может быть в некоторой степени преодолен в свете той красивой идеи, которую высказал основатель хасидизма Баал Шем Тов: всю свою цель Тора усматривает в том, чтобы человек сам стал Торою, т. е. земным воплощением наиболее одухотворенных принципов человечности.

Отдавая отчет в нелегкой осуществимости этого проекта, следует, однако, признать, что, предлагая свои законы нравственности, Тора впервые выразила огромное доверие самому человеку и заявила идею, согласно которой путь в лучший мир — путь человеческого самоусовершенствования и самоконтроля, идею, не утерявшую в веках ни благородства, ни привлекательности.

Согласно легенде, Десять заповедей были выпестованы на скрижалях Завета, врученных Моисею самим Богом. В пользу подобной версии об их сверхъестественном происхождении свидетельствует тот факт, что каждая из этих заповедей была бесконечно далека от земной реальности эпохи первых еврейских скотоводов, и даже сегодня ни одна из них не может быть признана как безусловное выражение человеческой природы, какой мы ее знаем. В согласии с критической школой изучения Библии, Десять заповедей — это откристаллизованный во времени свод целесообразных с точки зрения древнего человека религиозно-нравственных установлении, которые были обусловлены его природным инстинктом самосохранения. В пользу подобной версии говорит тот факт, что заповеди вобрали в себя элементы, отражавшие моральные установки еврейского общества в разные периоды его начальной истории. Существует даже мнение, что эти многочисленные установки были сведены всего лишь к десяти по той простой причине, чтобы облегчить первобытному скотоводу их перечисление на пальцах рук. (Всего же в Библии насчитывают 613 заповедей, из которых 365 — негативных и 248 — предписательных.)