Кейт Уотерхаус - Билли-враль

— Глупый ты глупый, — спокойно сказала Лиз.

Я распылил Парня с холмов — а заодно уж и всю эту сцену — из амброзийского лучемета, и мы отправились дальше.

— Видно, если нету точки опоры, перевернуть страницу жизни так же трудно, как мир, — сказал я.

— Запиши, когда-нибудь пригодится, — сказала Лиз, как наверняка сказал бы на ее месте Артур.

Лощина Фоли была просто-напросто никчемушной дубовой рощей в низине, но на выходе из нее, у нового жилого района — усатому Парню с холмов не мешало бы прогуляться по этой жуткой оранжево-кирпичной новостройке, чтобы больше не бубнить про уютно-брусчатый Страхтон, — так вот, на выходе из рощи зеленел холмик, покрытый шелковистой травой, которую можно было продавать в магазинах на ярды вместо зеленого бархата, и я всегда приводил сюда своих девчонок, и каждая из них вела здесь себя по-своему, а я, конечно, каждой подыгрывал. С Ритой мы страстно кидались друг другу в объятия и медленно опускались на зеленый склон; с Ведьмой садились в ярде друг от друга и вроде бы каждый сам по себе (интересно, кстати, как она себя чувствует после пригоршни любовных пилюль, подумал я); а с Лиз, переглянувшись, усаживались в траву словно бы по команде.

— Так кого ты любишь? — спросила Лиз.

— Свою деваху, — по-йоркширски растягивая слова, ответил я.

— Как Граббери в молодости?

— Во-во, девка, так.

— Ну, а теперь скажи по-человечески, кого ты любишь, — потребовала Лиз.

— Конечно, тебя, Лиз, — отозвался я, пытаясь понять, правду я ей сказал или нет. Потом опустился на колени и потянул ее к себе. Но она не захотела садиться.

— А как насчет Барбары?

Я настолько редко называл Ведьму Барбарой, что не сразу понял, о ком Лиз говорит.

— Что насчет Барбары? — после минутной паузы — спросил я.

— Как ты к ней относишься? — серьезно уточнила Лиз. Я снова попытался притянуть ее к себе, прикидывая, не ответить ли ей вопросом: «А как я к ней отношусь?», но потом сказал:

— Да никак я теперь к ней не отношусь.

— Ты уже это говорил.

— Верно, Лиз, говорил. Но теперь с этим и правда покончено. — Я, естественно, не сказал Лиз, как с этим покончено. Покрепче ухватив ее за руки, я потянул ее к себе, да так ловко, что она упала прямо на меня. Тут-то и надо было устроить любовный пикничок, но, падая, Лиз опрокинула и меня, а когда я приподнялся, она уже сидела рядом со мной, закуривая сигарету, — ее никотинные, так сказать, уловки раздражали меня не меньше апельсинных уверток Ведьмы.

— Я хочу, чтобы ты на мне женился, — рассеянно прижигая огнем сигареты травинку, сказала Лиз.

— Знаю, Лиз, — откликнулся я. — Придет время, и я обязательно на тебе женюсь.

— А зачем нам ждать, Билли? — спросила Лиз. — Давай поженимся прямо сейчас.

Мысль о немедленной женитьбе показалась мне такой дикой, что я воспринял ее как новую словесную игру и весело сказал:

— Сейчас-то уже вроде бы поздновато, Лиз.

— На той неделе, — не принимая шутливого тона, сказала она. — Перед твоей поездкой в Лондон. Или, если хочешь, в Лондоне, мне все равно.

Я начал расстегивать пуговицы на ее блузке, представляя себе заседание суда, где матушка слезливо, но решительно оспаривает мое право жениться. Расстегивание пуговиц стало у нас привычным ритуалом, и я делал это почти без волнения, как если бы просто помогал ей снимать пальто.

— Что-то слишком часто приходится мне в последнее время обручаться, — пробормотал я.

— Я не хочу обручаться, — сказала Лиз. — Я хочу выйти за тебя замуж.

— Поэтому ты так часто и удираешь?

— Я хочу выйти за тебя замуж, — упрямо повторила Лиз.

— Ну хорошо, Лиз, хорошо, — сказал я.

Тут мне стало трудно ей отвечать, потому что у меня вдруг возникло такое чувство, что кто-то нас подслушивает. Вечер был безветренный, но в зарослях рододендрона на склонах холма то и дело раздавались какие-то подозрительные шорохи. Я внимательно огляделся, но никого не увидел.

— Как это «хорошо?» — возмутилась Лиз. — Я же сделала тебе предложение! Разве ты не должен сказать, что это, мол, слишком неожиданно, или что ты согласен, или еще что-нибудь?

Я подыскивал неопределенный ответ, который успокоил бы Лиз, но меня-то оставил бы свободным. Оглянувшись, я заметил, что в кустах позади нас кто-то прячется, и мне стало ясно, что это наверняка Ведьма, решившая застенографировать весь наш разговор своим погано безупречным почерком добросовестной секретарши.

— В общем, ты, конечно, права, — сказал я. — Нырять надо сразу в самую глубину.

Даже если бы Ведьма застенографировала эту фразу, она не помогла бы ей доказать в суде, что я нарушил брачное обещание . А теперь потрудитесь объяснить, мистер Сайрус, как понять ваши слова о том, что нырять надо в самую глубину… Я высвободил расстегнутую блузку из-под юбки и принялся поглаживать Лиз по спине, словно кошку.

Лиз крепко зажмурилась — как всегда, когда она собиралась сказать что-нибудь, на ее взгляд, бесстыдное, — и загасила сигаретку о землю.

— Помнишь, чего ты от меня хотел в тот вечер на Страхтонской пустоши, а я сказала, что, дескать, потом?

Мне очень хорошо запомнилась холодная ночь перед последним исчезновением Лиз. Мы сидели на стариковской лавочке под навесом, и я сделал Лиз предложение: предложение не всерьез, а просто чтобы погреться у мечты в знобкие предрассветные часы. И оно согревало нас, даже когда, промерзшие до костей, мы шли домой, а будущее представлялось нам сгоревшим дотла фейерверком.

— Помню, — сказал я, чувствуя, что мое сердце колотится как бешеное. Штамповская приговорка «Мы живем регулярно» с циничной наглостью ворвалась в мое сознание . Кусты снова зашуршали, и на этот раз я подумал, что там скрывается именно Штамп, а в руках у него немецкий фотоаппарат с инфракрасным объективом. Или Штамп с фотоаппаратом, или Ведьма с магнитофоном — кто-нибудь из них.

— Вот сейчас и пришло это потом, — сказала Лиз.

Я медленно поцеловал ее в оба глаза. У нас давно уже установились отношения это-можно-а-дальше-ни ни, от которых нам было одинаково тошно, но сейчас, когда все барьеры внезапно рухнули, я почувствовал, что передо мной медленно разверзается зловещая пропасть.

— Правда? — сразу охрипнув и пытаясь откашляться, спросил я. Она многозначительно кивнула. В зарослях рододендрона Ведьма торопливо меняла магнитофонную кассету. Потом мне почудилось, что к нам подкрадывается Крабрак с ордером на мой арест, но я тут же забыл о нем под натиском куда более важных забот.

— Ну, а это… как его… а дети?

— Пусть будут дети, — с расточительной радостью сказала Лиз. — Пусть у нас будет целая куча детей.

— Да нет… сегодня-то… У меня ведь нет… ну, этого, ты знаешь.

— И не надо, — сказала Лиз. Я с тоской глянул во тьму рододендроновых зарослей. Ведьма крутила регулятор громкости. Штамп менял фотокассету. И, облизывая пересохшие губы, вверх по склону холма полз Крабрак. Лиз прильнула ко мне и прикусила меня за ухо. Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу, и я чувствовал, как во мне безвозвратно умирает желание.