Кирилл Чистяков - Фаза Урана

– Та-а-ам для мен-я-я гори-ит оча-а-аг, как вечный зна-а-ак забытых и-и-и-и-и-исти-ин!!!

С очагами цивилизации на проселке было туго, что касается истин – то и вовсе беда. Дискотека умолкла, и ди-джей пожелал всем доброй ночи. «Пройду еще десять телеграфных столбов, – подумал я, – а потом поверну обратно». Добравшись до седьмого телеграфного столба, я заприметил турбазу «Кристалл» и вошел в ее ворота. За воротами стоял запах желудей, потухшего костра и средства от насекомых. Свет горел только в сарайчике дежурного. На дощатой террасе, под жестяным колпаком фонаря, кружила вьюга комаров. На стенде, прикрепленном к сараю, два пловца то ли демонстрировали технику спасения утопающих, то ли боролись за активную позицию.

Дверь сарая была отворена. Я зашел внутрь. На фанерных полках размещались подушки, матрасы, простыни, тарелки, кастрюли, сковородки, шампуры, примусы, кипятильники. В углу тощая рыжая кошка вылизывала свою короткую шерсть. За столом, уронив голову на сложенные руки, спал человек в тельняшке. Электролампочка, свисающая на белом шнуре, ясно озаряла его темя.

– Доброй ночи, – сказал я.

Человек лениво оторвал голову от стола, и глаза его были мутными, как скисшая ряженка.

– Нету катамаранов, сколько раз повторять, – сказал он и опять уронил голову па стол.

– А самогон есть? – спросил я.

– А деньги? – не отрываясь от стола, переспросил дежурный.

– Не вопрос.

– У Борисыча есть все! – человек внезапно оживился и вскочил на ноги, задел макушкой низко висящую лампочку, и лампочка закачалась маятником, а по сарайчику заметались теки.

– У Борисыча есть все! – напомнил он, – Как в этой… Как ее, черт?

– Как в Греции, – подсказал я.

– Вот-вот, как в ней самой.

Борисыч сделал несколько приседаний, энергично размял локти, будто на утренней зарядке. Потом подошел к фанерной полке, снял оттуда подушку и кинул ее в умывающуюся кошку. Кошка закричала:

– Вяу!!! – и выскочила за дверь.

Вслед за кошкой, в проем двери, полетела сковородка.

– Спокойно. Все будет! – заверил Борисыч.

Из-за сложенного матраса он извлек литровую пэт-бутылку, наполненную прозрачно-бурой жидкостью.

– Ты из спортлагеря? – спросил он.

– Нет. Я из поселка. От жены сбежал. Совсем достала своими огородами.

– О! Это по-нашему, по-флотски! Товарищам по несчастью скидка пятьдесят процентов.

А у Борисыча, оказывается, был собственный маркетинговый подход к методу прямых продаж. Я протянул ему деньги, а он мне дал бутылку.

– Борисыч.

– Что?

– Выпьешь со мной, а то мне пить не с кем, – признался я. – Не к жене же возвращаться?

– Нет, зачем к жене? К жене не надо, – ответил Борисыч.

Он опять порылся на полке. Достал два граненых стакана, выдул из одного пыль, а из другого высыпал прямо на пол семечную лузгу. Затем полез в картонный ящик, стоящий под скрещенными, пропитавшимися тиной веслами. Вынул из ящика свежие помидоры и зеленый лук.

– Ну, давай, – сказал он, после того, как я наполнил стаканы самогоном.

Самогон отдавал смородиновыми ветками и сивухой. На дне бутылки клубился осадок. В напитке было пятьдесят оборотов, не меньше.

– Ты думаешь, нам морякам легко? – спросил меня Борисыч, когда мы выпили по третьей. – Так вот, нелегко, нам морякам. Вот я – романтик, море люблю. Сижу вот на днях рыбу ловлю, никого не трогаю. Подходят ко мне двое урок, значит, а у меня татуировка…

Борисыч поднял тельняшку к подбородку, и я действительно увидел пороховую наколку яхты класса «Финн».

– Парусник! Парусник у меня на сердце! – воскликнул Борисыч и ударил себя в грудь кулаком (судя по размеру его кулака сердце у него тоже было большое). – А урки мне: ты где сидел? А я им, мол, не сидел и не собираюсь. Дурной я, что ли, сидеть? Ну они давай меня прессовать – не в масть у тебя наколка. Парусник, говорят, – парашник, давай, типа, парус двигай туда-сюда – за паханом. Ну я ближнего в дюндель, второго по яйцам. Хули их бить, туберкулезников?

– Ерунда это все, Борисыч, – сказал я. – Не обращай внимания.

– Обидно, все-таки. Я ведь – романтик.

Мы выпили еще.

– Борисыч, а ты где плавал? – спросил я.

– Ходил! Это говно плавает, – возмутился Борисыч. – Черноморский флот, Севастополь!

Тут Борисыч стал рассказывать мне, где он и с кем ходил, а потом самогон закончился, и на столе появились густые лужицы помидорного сока. Мы успели подружиться.

– Ладно, – сказал я. – Мне пора – завтра еще корову доить.

– Матросы своих не бросают! – воскликнул Борисыч, – Я тебя к жене довезу. Мы и на суше кое-чего могем!

Он достал на полке еще поллитровку самогона.

– У меня уже денег нет, – признался я.

– Обижаешь, за счет заведения. Держи.

Борисыч потушил свет в сарае и закрыл его на ключ. Мы выбрались на воздух. С водохранилища дул теплый и приятный ветер. Борисыч спустил стоящий на террасе велосипед «Турист», на руль повесил транзистор, а на раму посадил меня. Мы выехали за ворота.

Транзистор хорошо ловил частоту. Сигнал радио «Ностальжи» по воде без помех шел откуда-то из города. Транзистор болтался и бился о руль. Мы ехали по полосе между подсолнечниками и черной водой затоки, подпрыгивали на колдобинах, пили на скорости самогон, закусывали луком. Я делал пару глотков, а потом передавал назад Борисычу бутылку, и тот удерживая велосипед одной рукой, тоже прикладывался к горлу. Мы уже были пьяные, а если бы были трезвые, то у нас вряд ли бы получилось пить на ходу.

– А жену воспитывать надо! – кричал Борисыч, – Если что – граблями по хребту!

– А ты свою воспитываешь?

– Я – нет. У нас разные весовые категории. Она таких, как мы с тобой, штук десять положит! К тому же я – романтик!

Тут по радио заиграла мажорная итальянская мелодия.

– Споем!? – спросил Борисыч.

– Конечно, споем! – согласился я.

– Э тенерси пер мано, андаре лонтано ла ФЕЛИЧИТА!!! – запел Борисыч.

– Э уно сгуардо иннченте ин меццо аль дженте ла ФЕЛИЧИТА!!! – запел я.

– Э рестаре вичини коме бамбини, ла ФЕЛИЧИТА!!! – пел Борисыч.

– ФЕ-ЛИ-ЧИ-ТА-А-А-А-А-А!!!П! – пели мы вдвоем.

На последнем припеве мы упали с велосипеда, а велосипед сломался. Из колеса выскочили спицы. Цепь сорвалась. Транзистор работать перестал. Я лежал на дороге, придавленный рамой.

– Черт, жена меня убьет, – сказал Борисыч, – Это ее велосипед.

Мы продолжали лежать на дороге. Рядом с нами в поле подсолнечников стояло чучело. Итого, получалось три чучела: одно всамделишнее, а еще я и Борисыч. Если считать с велосипедом – то целых четыре чучела.

– Сам-то дойдешь? – спросил Борисыч.

– Дойду – тут уже недалеко, – ответил я, немного подумав.

– Если завтра жена твоя злиться начнет, приходите ко мне, я вас на яхте покатаю. Бабы это любят… Ну что? Врагу не сдается наш гордый «Варяг»!?