Геннадий Семенихин - Нравоучительные сюжеты

В ту пору редакция газеты «Красная звезда» работала с двух дня до одиннадцати ночи. Часов в семь, примерно, когда творческий процесс редакционного коллектива достигал своего наивысшего накала, меня потребовали в кабинет к главному. На столе у Василия Петровича Московского, нашего руководителя, как и всегда, уже лежал оттиск первой сверстанной полосы, а сам он в синих редакторских нарукавниках, предохраняющих от типографской, довольно маркой краски, прогуливался вдоль стола, решив, по-видимому, размяться.

– Вот что, – сказал он, не предлагая, как обычно, садиться. – Будем экономить время. Федор Иванович Панферов прислал нам свою публицистику. Я прочел. Ярко написано. Но конец надо бы расширить. Короче говоря, он тебя ждет.

Больше часа ехали мы с Иваном Падериным на дежурной краснозвездовской машине на дачу к Панферову. Был январский вечер. Снег, скованный почти тридцатиградусным морозом, искрился фиолетовыми огоньками.

Мне никогда не приходилось встречаться с писателями такой величины, как Панферов. Еще на школьной скамье в свое время я и мои новочеркасские дружки зачитывались первыми книгами «Брусков», наперечет знали героев. На портретах Федор Иванович казался несколько суровым, и это настораживало. Но все оказалось значительно проще, чем я думал. Вместе с Антониной Дмитриевной Коптяевой хозяин дачи в меховом жилете без рукавов встретил нас радушно и, потирая руки, произнес:

– А хорошо январь заворачивает! Берет свое наша московская зимушка. Замерзли небось. Ну, так что же. Соловья баснями не кормят, садитесь сразу к столу, за ним и о делах поговорим.

Но я забыл о своем деле и сразу попал во власть панферовской беседы. Морщинистое лицо Федора Ивановича как-то сразу оттаяло и подобрело, глаза зажглись добрым светом, когда он начал говорить о мастерстве литератора.

– Главное – это слово, – поучал он. – Есть слово, – значит, есть и писатель, а нет – нет и писателя. Слово должно быть ясным и точным, как кирпич, который при постройке дома в определенное место кладут. И народным оно должно быть, потому что самые образные слова от народной речи идут. Народ, он щедрый и добрый языкотворец. Ну, а если нет у литератора слова, то никакой сюжет не спасет. И еще хочу я сказать, что нет ничего опаснее, чем формализм в отношении к слову. Язык наш настолько мудр и образен, что не надо писателю никаким канонам слепо подчиняться. – Он улыбнулся и хитровато прищурился. – Был у меня недавно забавный случай. Встретился с одним своим другом, очень известным мастером нашей прозы, а он и говорит: «Прочел я твою последнюю статью, Федор Иванович. Есть там у тебя фраза, в которой написано черным по белому: „целиком и полностью“. Ну, как же так? Если целиком, так значит и полностью. Если полностью, так значит и целиком». А я промолчал, потому что наперед знал, что окажусь в споре победителем. На другой день партсъезд открывался. И в конце отчетного доклада как раз-то и была фраза, в которой оба эти слова стояли рядом: целиком и полностью. Спрашиваю своего соседа: «Ну, как?» А он руками разводит, дескать, молчу. И сказал я ему: правильно эти слова употреблены, потому что они, как гвозди, где можно было одним обойтись, второй для крепости забивают. Да и оттенки у этих слов различные все-таки.

За полночь затянулась наша беседа, и нельзя было перебивать Панферова, рассказывающего о Шолохове, Паустовском, Пришвине, о тех молодых ярких талантах, что сплотил он после войны вокруг журнала «Октябрь»: Михаиле Бубеннове, Борисе Полевом, Семене Бабаевском, Аркадии Первенцеве.

Признаки неотвратимо надвигающейся болезни уже и тогда давали себя знать. Федор Иванович устал, лицо его заметно посерело. Несмотря на его протест, мы стали прощаться. Я с тоской посмотрел на свернутую трубочкой статью и горестно вздохнул, понимая, что в этот вечер так и не дойдет до нее дело.

– Ничего, – утешил меня хозяин. – Ты ее мне оставь, а завтра часиков в одиннадцать позвони. Я конец публицистики допишу. Между прочим, мне ваш редактор сказал, что у тебя первая повесть вышла. Зря не захватил. Или при тебе? Тогда подписывай, прочитаю. Я тебе тоже что-нибудь подарю. – Панферов поднялся наверх, достал в библиотеке одну из своих книг и вручил мне с короткой надписью. Там были слова: «талант надо тренировать ежедневно», обязательные для каждого взявшегося за перо.

Утром я позвонил Панферову, и он тотчас же снял трубку.

– Здравствуй, узнаю. Но должен огорчить, конец статьи я так и не успел. Сам в этом виноват: я же твою книгу ночью прочел. Слушай, – внезапно оживился он. – Ты ведь тоже писатель. Начинающий, но писатель. Вот возьми и допиши за меня эти два абзаца. Идет?

Есть мудрая монгольская пословица, которая звучит так: «Человек, у которого нет друзей – узок, как ладонь. Человек, у которого много друзей – широк, как степь». У широко известного советского писателя Михаила Алексеева, прошагавшего в свое время по военным дорогам от Сталинграда до Праги, много друзей. Это не только его друзья и знакомые. Это прежде всего та многомиллионная армия читателей, которая крепко полюбила созданные им образы наших современников, ставшие такими осязаемыми на страницах романов и повестей этого художника. Если говорить несколько огрубление, то все творчество Михаила Алексеева посвящено одной теме: человек и земля. Человек, возделывающий нашу прекрасную щедрую землю, и человек, защищающий ее от врага в грозные для Отечества нашего дни: человек – пахарь и человек – воин. И дело тут не только в том, что Алексеев по велению сердца выбрал эту тему. Дело в личном опыте чувств и переживаний, в человеческой памяти, отразившей все сильные жизненные испытания, сквозь которые автору пришлось пройти.

Самый большой талант может иногда завянуть, если у него отсутствуют глубокие корни, связывающие его с землей и народом, сыном которого он является. У Михаила Алексеева эти корни крепки и надежны.

Не так давно пришлось мне посетить родину писателя, далеко не богатое в прошлом село Монастырское на Саратовщине, Михаил Николаевич показал мне небольшой бугорок, у основания которого виднелись полуистлевшие бревна, и грустно заметил:

– Здесь стоял когда-то наш дом. Все было: и русская печка, и добрая мать, и дед, рассказывавший добрые сказки. Однажды его спросил: «Дедушка, а кто выдумывает сказки, богатые или бедные?» Он лишь на мгновение задумался и сказал: «Бедные, внучек, конечно, бедные. Богатые, им что… им и так хорошо живется».

Вероятно, с самого детства понес по жизни будущий писатель любовь к этим людям, что не от счастья сочиняли сказки, а потом при Советской власти выросли в богатырей, героев труда и боев. Искренней сыновней любовью к ним пронизано все творчество писателя.