Майкл Корда - Богатство

Горничная приняла у нее пальто и проводила в комнату, которую Алекса быстро обвела взглядом. Она показалась ей похожей на комнату отдыха для пассажиров первого класса при крупном аэропорте, и ее взгляд запнулся при виде Роберта Баннермэна, который встал, чтобы поприветствовать ее. Он был так похож на отца, что от потрясении она едва не охнула.

По правую руку от него, слегка позади, стоял Патнэм. младший из детей Баннермэна, совершенно не похожий ни на отца, ни на старшего брата. Лицо Артура с первого взгляда, казалось суровым и аристократичным, лицо Роберта – энергичным, но у Патнэма те же самые черты выражали какую-то детскость – добродушие, доверчивость и, возможно, некоторое озорство. Алексе он почему-то напомнил крупного дружелюбного пса, может быть, лабрадора или ньюфаунленда. По меркам семьи, ему следовало по крайней мере два месяца назад подстричься, и он порезался при бритье, оставив пятнышко крови на воротничке рубашки. В поношенной спортивной твидовой куртке и стоптанных туфлях он смахивал на студента. Один носок у него слегка отличался по цвету от другого – признак, холостяка, не имеющего прислуги.

– Мой брат Патнэм, – представил его Роберт, – Сеси… Сесилия… немного запаздывает.

– Как обычно, – добавил Патнэм.

– Кто бы говорил… – Роберт улыбнулся, быстрой, снисходительной улыбкой старшего брата, но в его голосе послышалась резкая властная нота. Алекса отметила, что Патнэм не только не улыбнулся в ответ, но и на лине его появилось едва скрываемое выражение страдальческого негодования, словно он отвык от обычая подчиниться старшему, и ему нелегко привыкать к этому сызнова.

Возникла горничная. Алекса попросила "Перье". Роберт велел подать виски с содовой – в точности то, что его отец. Алекса гадала, имеет ли это какое-то значение. Она заметила, что у него также отцовская манера разговаривать со слугами – не то чтобы невежливая, но отрывистая, безличная, не гляди в глаза., словно прислуга невидима – манера, которой никогда нельзя научиться, потому что она вырабатывается только тогда, когда вырастаешь среди множества людей, чьей единственной задачей является забота о твоих удобствах.

– Я бы выпил пива, – сказал Патнэм, улыбаясь горничной с непосредственностью, доказывающей, что он не обладает талантом отца – или старшего брата – обращаться со слугами как с невидимками. Алекса спросила себя, был ли это естественный демократический порыв, проявление мятежа против семейных традиций, или просто тактическая уловка, чтобы разозлить Роберта. Если последняя., то она, безусловно, удалась.

– Здесь тебе не коммуна хиппи! – фыркнул Роберт. – Мы не держим пива!

Патнэм улыбнулся, радуясь, что сумел спровоцировать брата, и с преувеличенной вежливостью попросил у горничной мартини. Он, казалось, составил себе целый репертуар мелких выходок, раздражающих Роберта – залп булавочных уколов, подумала Алекса.

– Сесилии все это слишком не нравится, – сказал Роберт. – Надеюсь, вы проявите к ней снисхождение, все еще очень расстроена.

– Понимаю, – она взглянула ему в глаза. – Так же, я.

Он кивнул.

– Конечно. Честно говоря, я выбился из сил, пытаясь заставить ее прийти. В конце концов, ее убедил Букер. Он придет вместе с ней. – Роберт улыбнулся. – Для моральной поддержки, как вы понимаете.

Она нахмурилась. Стерн дал ей недвусмысленные инструкции. Если на встрече будет присутствовать юрист, он тоже должен прийти.

– Все это очень мило, – сказала она Роберту, – но я думала, что мы собираемся обойтись без юристов.

Роберт улыбался.

– Он придет как член семьи.

– Он не член семьи.

– Я с вами согласен, но Сесилия считает его таковым, когда у нее есть настроение. Окажите мне любезность, пожалуйста. Смиритесь с этим. Вы поймете меня лучше, когда встретитесь с Сесилией.

Алекса кивнула. Она вовсе не была убеждена. Просто Роберт был так похож на отца, что она обнаружила, как легко может уступить.

– Вам нечего бояться его присутствия, поверьте, мисс… – он сделал паузу и встряхнул головой. – Вы не возражаете, если я буду называть вас Алекса? Мисс Уолден, без сомнения, будет звучать провокационно, однако для нас существует только одна миссис Баннермэн, После смерти матери, конечно.

– Алекса меня вполне устроит.

– Хорошо. Тогда, пожалуйста, называйте меня Робертом, Каковы бы ни были наши принципиальные позиции, незачем прибегать к бесполезным формальностям. – Он посмотрел на дверь, потом бросил быстрый взгляд на часы. – Вы ролом из Иллинойса, не правда ли, Алекса? – у него был дипломатический пар заполнять время светской болтовней, – Из страны фермеров?

– Да.

– Отец когда-то хотел быть фермером, вы это знали? В детстве он любил ферму больше всего и Кайаве. Его невозможно было вытащить оттуда. Дед в конце концов заставил его изучать юриспруденцию – будучи Баннермэном, он не мог тратить жизнь на то, чтобы убирать в копны сено и приглядывать за скотом. Думаю, ему было бы лучше, если б он занимался фермой, в то время как кто-нибудь другой занимался состоянием, но это не было написано ему на роду.

Он сделал легкий жест сожаления, однако его ироническая улыбка намекала на то, что он считает интерес отца к сельскому хозяйству эксцентричным, или, возможно, просто неподобающим.

– Он скучал по Кайаве, – сказала Алекса. – И много говорил о ней.

Роберт задумчиво отпил виски.

– Вот как? Мать всегда жаловалась, что не может удержать его там больше, чем на два дня.

В холле послышались голоса. Роберт бросил на Патнэма быстрый предупреждающий взгляд, как сержант, сообщающий рядовому о прибытии проверяющего офицера, затем направился к двери, чтобы поприветствовать сестру.

Алексе померещилось, что в комнате внезапно упапала температура, как будто одного присутствия Сесилии Баннермэн, даже по другую сторону двери, было достаточно, чтобы заставить братьев занервничать, хотя и на разные лады. Лицо Роберта выражало искреннее сострадание – настолько сильное, что Алекса могла бы ожидать появления инвалидки, если бы уже не видела Сесилию Баннермэн на похоронах. Что было написано на лице Патнэма, прочитать было сложнее, но Алекса подумала, что различает там намек на раздражение и даже ревность, смешанные с нервозностью маленького мальчика, не выучившего уроков и ожидающего прихода учительницы.

Алекса встала. Роберт подошел к двери, обнял сестру и провел ее на середину комнаты, оттеснив Букера в сторону. Нет, поправилась Алекса, он не просто обнимает Сесилию, он обхватил ее, будто она может в любую минуту упасть без его поддержки. Его пальцы так крепко вцепись в ее руки, что костяшки побелели.

Объект его заботы не казался Алексе, честно говоря, особенно слабым, ни близким к обмороку. Сесилия была высокой, крепко сложенной, дочерна загорелой, с теми же ярко-синими глазами, как у других членов семьи, грубо обрезанными, выгоревшими на солнце светлыми волосами. Она, похоже, была не слишком довольна тем, как Роберт хлопочет над ней, но точно сказать было трудно. У нее был привычно надутый вид, словно мир разочаровал ее много лет назад, и нет причин ожидать, будто что-то изменится к лучшему.