Майкл Корда - Богатство

– Сеси, он мог не понимать, что она умирает. Ты это знаешь. – Букер бросил взгляд в сторону Роберта. Предупреждение? – подумала Алекса. Или просьба упокоить Сесилию? Все, кажется, забыли о ее присутствии, даже Сесилия, которая явно погрузилась в старые семейные обиды.

– Сеси, – произнес Роберт тем ровным тоном, каким обычно успокаивают лошадей, очень раздельно выговаривая слова. – Давай не будем ворошить это снова.

Но Сеси нельзя было остановить.

– Я этого никогда не пойму! Мы его известили, а он не приехал.

– Если бы он приехал, ничего бы не изменилось.

– Для нее изменилось бы, Роберт! Ты знаешь, что изменилось бы. Ты передал ему сообщение, а он все равно уехал в Канзас-Сити, или куда-то там еще, выступать перед Молодыми Республиканцами, и она умерла, не повидавшись с ним.

– Сеси, это была президентская кампания. Мы это проходили тысячу раз. Ты должна понять, каково приходится во время кампании.

– Все равно, ты передал ему вызов, а он им пренебрег.

– Он им не п р е н е б р е г. Он просто недооценил его срочность. Считал, что обязан произнести речь. И если бы в ту ночь в Канзас-Сити не было снегопада, он бы успел вовремя.

Алексу осенило, что в сдержанных фразах Роберта не слышится всей правды. Она знала, что Артур очень переживал, что не вылетел немедленно к умирающей жене, но он также намекал, что это была не его вина. Здесь была еще одна преграда между ним и Робертом. Неужели Роберт не известил отца? Или утаил срочность вызова, потому что хотел, чтоб отец произнес эту речь? Это возможно, но тогда почти неоспоримо, что Артур принял вину на себя, и защитил Роберта, как он поступал всегда. Иначе невозможно объяснить, почему Роберт готов защищать поведение отца при данных обстоятельствах, хотя и без энтузиазма. О н был за это ответственен, и отец принял на свои плечи тяжесть его вины, и что гораздо важнее, тяжесть молчания.

На миг их взгляды скрестились, и она заметила в его глазах проблеск страха, словно он подозревал, что отец рассказал ей правду. Затем он повернулся к Сесилии.

– Нет смысла вспоминать старые беды, Сеси, – сказал он почти умоляюще. – У нас полно новых.

Но Сеси, раз уж она погрузилась в свои обиды, нелегко было отвлечь.

– Дело в том, – продолжала она, что он считал, будто обязан что-то кому-то доказать. Будучи Банннермэном, он не мог просто сидеть дома и оставаться с мамой, когда она заболела. Ему не следовало лезть в политику. Вся семья была против этого.

– Это неправда, Сеси, – возразил Патнэм. – Роберт руководил его кампанией, Господи помилуй! Я был слишком молод, чтобы иметь свое мнение, но Джон был полностью за. Он был не согласен со взглядами отца, но все равно считал, что отец был бы гораздо лучшим президентом, чем Никсон, или Гарольд Стассен, и был прав.

Роберт хмыкнул, явно обрадовавшись, что Сесилия оставила в покое вопрос о смерти матери.

– Верно! – сказал он. – Я помню споры Джона с отцом о политике, так, словно это было вчера. Джон хотел, чтобы он выступил за мир, помните? Отец негодовал. Но. знаете, он во многом принимал советы Джона. Экология, гражданские права, охрана окружающей среды – он мог сидеть и слушать часами рассуждения Джона на любые темы, кроме холодной войны и Вьетнама. Джон заставил его прочесть книгу Рейчел Карсон, и почти обратил его в свою веру. Конечно, это было не трудно – отец всегда бы предпочел очистить реку, чем выстроить химический завод, и не уважал никого в большом бизнесе. "Жадные ублюдки", – называл он их. "Они продадут наши национальные парки – или своих матерей – за то, чтоб цены на их акции подскочили на один пункт", – говорил он. Нет, я бы не сказал, что Джон был п р о т и в выдвижения. Он надеялся окончательно убедить отца к тому времени, когда тот попадет в Белый Дом.

– Я сознавал, что он прислушивается к Джону. Мне казалось, они все время ссорятся.

– Ну, ты был слишком мал, Пат. Ты не знал. Джон был единственным, кто мог поспорить с отцом и настоять на своем. – И добавил с улыбкой. – Мне очень недостает Джона. – Он выглядел совершенно искренним.

– Нам в с е м его недостает. – Теперь голос Сесилии дрожал. – Отец хотел, чтоб о н тоже оставил свою метку. И видите, что получилось.

– Это был несчастный случай, Сеси. И хватит об этом. – В голосе Роберта послышалась тревога, словно он сожалел, что позволил развиться разговору о Джоне. – Мы говорили о музее.

– К черту музей! Это еще одна из грандиозных отцовских глупостей, памятник себе, в котором он не нуждался. Он не мог позволить, чтоб все шло своим порядком. Если бы он не настоял, чтобы Джон вернулся в Гарвард…

– Сеси, п о ж а л у й с т а! Не сейчас.

– Не сейчас? Почему не сейчас? – Сесилия глянула на Алексу. – потому что о н а здесь? Вот как? Это, конечно, последний удар. Мы должны сидеть за столом в нашем собственном доме с какой-то девкой, которую отец вполне мог подобрать на улице, из того, что мы знаем.

Алекса была слишком потрясена, чтобы отреагировать, но по крайней мере четыре голоса возопили: "Сесилия!", с различной степенью ужаса, в то время, как Эммет прикрыл глаза, словно был в молитве. Голос миссис Баннермэн имел наибольший вес – не достаточный, однако, чтобы помешать Сесилии отшвырнуть салфетку и броситься вон из комнаты, хлопнув за собой дверью. На пути она едва не столкнулась с дворецким, вплывшим в столовую с очередным серебряным подносом. Алекса отчаянно надеялась, что не увидит там голову какого-нибудь животного. Молочный поросенок или телячья голова, подумала она – это больше, чем она может вынести, и даже хуже, чем оскорбление Сесилии.

– Я пойду, поговорю с ней, – сказал Букер, поднимаясь из-за стола.

Миссис Баннермэн окинула его ледяным взглядом.

– Ничего подобного вы не сделаете, мистер Букер. Здесь не кафетерий, или как это у вас называется. – Краем глаза она заметила, что Эммет также встает. – И ты тоже, Эммет,– бросила она.

– Но нервы Сесилии… – пробормотал Эммет.

– Чепуха. Сядь. Это своим м а н е р а м она должна уделять больше внимания, а не нервам. Она всегда была капризным ребенком, и теперь, уже став взрослой, все равно ведет себя, как капризное дитя. Позже я поговорю с ней сама. Вы мало едите,– сказала она, внезапно переключив свое внимание на Алексу. – Надеюсь, вы не из тех глупых молодых женщин, что вечно сидят на диете? – Ее тон был, как обычно, ледяным, словно Алекса оскорбила повара.

– Я не очень голодна, спасибо.

– Если вы нездоровы, вам следует вздремнуть после ланча, – тон миссис Баннермэен предполагал, что это приказ.

– Вообще-то, думаю, я должна сделать несколько звонков.

– Звонков? – Миссис Баннермэн, казалось, удивилась. – Ах, да, т е л е ф о н н ы х звонков. Воспользуйтесь кабинетом. Там есть телефон, вам будет удобно, и никто вас не потревожит.