Дуглас Коупленд - Мисс Вайоминг

– Вот… – сказала она. – Ты написал это мне. Это самые прекрасные слова, которые кто-нибудь когда-нибудь говорил обо мне. Подойди сюда, Рэнди. Подержи меня минутку.

Рэнди крепко обнял Сьюзен. Она отстранила его и пристально посмотрела ему в глаза.

– Мы ведь справимся с этим, правда, Рэнди? Дети рождаются уже триллион лет. Так что ничего нового. Давай просто сделаем вдох и будем действовать спокойно. Вот… – Сьюзен расправила одеяла. – Все будет отлично.

– Тебе больно? – спросил Рэнди. – У меня осталось несколько таблеток викодина после того, как мне лечили зуб.

– Да, я приму.

Рэнди побежал в ванную, принес таблетки и несколько полотенец. Когда он вернулся в гостиную, Сьюзен кричала:

– Начинается, Рэнди!

Следующие несколько минут не описать никакими словами. Они превратились в рычащего, кричащего тяни-толкая, пока наконец не показался младенец – орущий розовый комок. Сьюзен прижала его к груди, а Рэнди перерезал пуповину. Все трое плакали и к утру заснули в перевернутой вверх дном гостиной.

Утром Рэнди позвонил на работу и уволился. Сьюзен посвятила его в некоторые, но не во все, детали своей жизни до и после катастрофы. К полудню он расчистил гостиную. Заказал целый фургон продуктов и детской мебели. Снял все деньги с банковских счетов. Поменял индианские номера на машине Сьюзен на поддельные, которые купил на свалке. Он получил импульс. Бурная деятельность заставила его расцвести. Он больше не чувствовал себя Рэнди Монтарелли. Он чувствовал себя, как… Нет, он еще не был уверен, кем или чем он себя теперь чувствует. Но это придет. Однако за неделю он выбросил многое из своей одежды, безделушек, фотографий и вещей, сохранявших запах старого Рэнди, например, свитера, он надевал их из чувства долга, когда ездил к родственникам, которые уныло дарили ему эти свитера каждый год; купленную в аптеке туалетную воду, которую он приобретал не потому, что ему нравился ее запах, а чтобы не раздражать разную деревенщину чересчур экзотическими ароматами; школьное кольцо, которое он хранил, потому что оно казалось ему единственной драгоценностью, какую он заслужил право носить. Кроме того, он начал хлопотать о том, чтобы переменить свою фамилию на Хексум; он давно хотел это сделать, но у него не хватало силы воли, чтобы что-нибудь предпринять.

У Рэнди появился превосходный шанс переписать свою жизнь заново, и он не собирался его упускать. Он готов был, если возникнет такая необходимость, даже на убийство ради Сьюзен и маленького Юджина и надеялся, что в ближайшем будущем Сьюзен, возможно, посвятит его в дальнейшие детали их планируемого отъезда из Эри. Пока же, первые месяцы, Сьюзен проводила большую часть времени либо в слезах, либо отгородившись стеной молчания. Рэнди не подталкивал ее. И даже речи не было о том, чтобы позвонить кому-нибудь и возвестить об этом вифлеемском чуде. Это было нечто для него одного: язвительным родственникам, злобным сослуживцам и балаболкам из его клуба по железнодорожному моделированию доступ был воспрещен.

– Рэнди, – сказала Сьюзен, – ты попусту беспокоишься, читая эти книги по уходу за младенцами. Любого ребенка, родившегося от меня, ничем не проймешь. У него титановые гены.

– Хочется, чтобы малыш был богом, Сьюзен. Чтобы он светился. Его надо воспитывать и заботиться о нем.

Никто не собирался тревожить власти в связи с рождением ребенка. Сьюзен казалось, что Юджин-младший ни в коем случае не должен попасть в лапы обществу. Он должен был расти неведомый миру, защищенный от его назойливых взглядов, проверок и пинков.

– И в первую очередь, – говорила Сьюзен, когда Рэнди затрагивал эту тему, – его надо беречь от моей матери.

Чем ближе становились ему Сьюзен и Юджин-младший, тем счастливее чувствовал себя Рэнди. Он был прирожденным кормильцем семьи, а теперь благославенная судьба послала ему людей, о которых нужно было заботиться.

Однажды поздно вечером, на четвертой неделе пребывания в Эри, все трое смотрели телевизор – старые эпизоды из «Семейки Блумов». Юджин приложился к левой груди Сьюзен. Телевизор работал приглушенно. На экране мелькали сцены, в которых у Митча, старшего из детей, развивается привычка к кокаину – ровно на одну серию. Сьюзен смотрела в телевизор, как если бы это был аквариум, не различая ни высоких, ни низких звуков – одно только ровное, докучливое гуденье.

Полено в камине снова ярко вспыхнуло.

– Ты хоть иногда скучаешь по Крису? – спросил Рэнди.

– По Крису? Я почти не вспоминаю о нем, старый педик.

У Рэнди глаза полезли на лоб.

– Педик? То есть ты хочешь сказать, что между вами ничего не было?

– О господи, нет. Я хочу сказать, что теперь Крис мне нравится, но вначале мы были с ним так же близки, как, скажем, ты и какой-нибудь парень, работающий курьером. Так или иначе, все позади, правда? Где-то далеко, далеко.

Она допила содержимое своего стакана.

– Но эти фотографии, – сказал Рэнди, – все эти истории, печатавшиеся в бульварной прессе каждую неделю – «Крис и секси Сью – неистовство любви на Гавайях», – этакий здоровенный Крис и царапины у него на спине. Я сам видел.

– Царапины? Это его массажист, Доминик. Я была в Гонолулу, делала пластическую операцию вокруг глаз.

– А твоя татуировка – КРИС НАВЕКИ? – В голосе Рэнди все громче звучало разочарование. – Но ведь верно – я не видел ее, когда родился Юджин.

– Не видел. Я сделала ее для фотографий в «Paris Match». А потом удалила лазером в 1996-м. – Сьюзен поднялась, помотала головой, как будто у нее были мокрые волосы, и встала прямо перед Рэнди. – Рэнди, ну-ка посмотри на меня. Это все враки, Рэнди. От начала до конца. И тут ни при чем ни я, ни Крис. Это все они. Всяк, кому не лень. Все, что ты читаешь. Все это чушь и вранье. Все. Сплошная ложь. Вот почему лживые слухи, которые ты распускаешь, такие забавные, Рэнди. Это честная ложь.

Ребенок засопел. Сьюзен постаралась изменить тон.

– Вот я тебе все и сказала, Рэнди, а теперь ты расскажи мне, какая у тебя сегодня самая крутая байка?

– Про Уитни Хьюстон, – ухмыльнулся Рэнди.

– Не может быть.

– Правда. Насчет ее левой ноги.

– А что с ее левой ногой? – поддержала игру Сьюзен.

– А ты не слышала?

– Ну так расскажи.

– Не поверишь.

– Ну, давай!

– У нее раздвоенное копыто.

– Ох, Рэнди.

После съемок в Гуаме рекламного ролика для японского телевидения Сьюзен вернулась в Лос-Анджелес и узнала, что компания решила не возобновлять работу над «Семейкой Бумов». Ларри был в Европе и часами говорил по телефону со Сьюзен, уверяя, что ее многообещающая карьера только-только началась.

Она забросила в шкаф пакет, набитый японскими бумажными журавликами. Три недели Сьюзен держала багаж нераспакованным. Она подолгу лежала в ванне и разговаривала только с Ларри до тех пор, пока не посетила филиал Общенационального банка и не узнала, что долгосрочный счет, на который она регулярно, год за годом, откладывала значительные суммы, пуст.