Хорхе Борхес - Встреча

Не имея пончо, которым надо обертывать левую руку, они парировали удары локтем. Искромсанный левый рукав быстро темнел у обоих от крови. Я подумал, что мы обманывались, полагая, будто им неведом этот вид фехтования. Но я сразу заметил, что ведут они бой по-разному. Оружие не было одинаковым. Дункан, спасая себя, старался сблизиться с противником; Уриарте отступал, делая длинные низкие выпады. Тот же голос, который напомнил о шкафе с оружием, крикнул:

– Они убивают друг друга! Не давайте им драться!

Никто не отважился их разнять. Уриарте вдруг оступился, Дункан кинулся на него. Два тела почти касались друг друга. Клинок Уриарте был нацелен в сердце Дункана. И у нас на глазах его длинный кинжал стал коротким, ибо вонзился в грудь. Дункан вытянулся на траве. И сказал очень тихо:

– Странно. Все как во сне.

Его глаза остались открытыми, он больше не двигался. Я увидел, как человек убил человека.

Манеко Уриарте склонился над мертвым и просил у него прощения. Он рыдал, не стесняясь. То, что он сделал, его потрясло. Сейчас мне известно, что меньше раскаиваются в злодействе, чем в непоправимой оплошности.

Мне больше ни хотелось смотреть. То, чего я желал, случилось и поразило меня. Лафинур мне позже сказал, что кинжал из мертвого еле вынули. А потом состоялся наш тайный сговор. Решили умалчивать лишь о самом необходимом и представить дуэль на ножах как поединок на шпагах. Четверо вызвались слыть секундантами, в том числе Асебаль. В Буэнос-Айресе, мы надеялись, все будет улажено; ведь всегда кто-то приятель кого-то.

На столе красного дерева валялись игральные карты вперемежку с банкнотами, и никто не желал их ни видеть, ни трогать.

В последующие годы мне не раз хотелось поверить эту историю своему другу, но всегда представлялось, что быть владельцем тайны много приятнее, чем выдавать ее. В 1929-м cлучайная беседа побудила меня вдруг нарушить старое обещание. Полицейский инспектор в отставке дон Хосе Олаве рассказывал мне о поножовщиках нижнего Ретиро [4]и заметил, что этот народ был способен на любое коварство, дабы убрать соперника, и что до братьев Подеста и Гутьерреса почти не было креольских дуэлей. Я сообщил ему, что сам видел такую дуэль, и поведал ему историю, происшедшую многие годы назад. Он меня выслушал с профессиональным интересом и сказал:

– Вы уверены, что Уриарте и тот, другой, раньше никогда не дрались на ножах? Может быть, они этому научились где-либо в сельской местности?

– Нет, – ответил я ему. – Все, кто был там той ночью, друг друга прекрасно знали, и все удивились.

Олаве медленно заговорил, словно вслух размышляя:

– Один из кинжалов имел эфес в форме «У». Таких кинжалов, из тех, что печально известны, было лишь два: один у Морейры, другой у Хуана Альмады из Тапалькена.

В моей памяти оживало воспоминание; Олаве продолжил:

– Вы также упомянули про нож с деревянной ручкой и с маркой «Деревце». Таких – тысячи, но был один…

Он на мгновение умолк, и опять продолжал:

– Усадьба сеньора Асеведо находится близ Пергамино. Именно в тех местах скитался в конце прошлого века другой известный головорез – Хуан Альманса. После первого своего убийства, совершенного им в четырнадцать лет, он не расставался с таким вот коротким ножом, приносившим ему удачу. Хуан Альманса и Хуан Альмада ненавидели друг друга, ибо люди их путали. Долгое время искали они встречи, но так и не встретились. Хуана Аль-мансу убила шальная пуля во время каких-то выборов. Другой, мне кажется, умер естественной смертью в больнице Лас Флорес.

Больше ни о чем в тот вечер не говорилось. Мы предались размышлениям.

Девять или десять человек, которых уже нет на свете, видели то, что видели мои глаза – кинжал в теле по рукоятку и тело под небом, – но в действительности мы видели финал другой, более давней истории. Манеко Уриарте не убивал Дункана; оружие, не люди – вот что сражалось. Орудия смерти дремали бок о бок в стеклянном шкафу, пока их не пробудили руки. Нож и кинжал, наверное, пришли в волнение, проснувшись. Поэтому дрогнула рука Уриарте, поэтому дрогнула рука Дункана. Оружие знало, как драться – не в пример его служителям, людям, – и лихо дралось той ночью. Нож и кинжал долго искали друг друга по долгим путям провинции и в конце концов встретились, когда их хозяева-гаучо уже были прахом. В клинках спала, но не мертвым сном, злоба людская.

Вещи живут долее, чем люди. Кто знает, завершилась ли эта история; кто знает, не будет ли новой встречи.

Имеются в виду комета Галлея и столетие освобождения Аргентины от колониальной зависимости.

Жаренное на углях мясо (исп. арг.).

Городской жаргон жителей Буэнос-Айреса.

Район Буэнос-Айреса.