Мисима Юкио - Запретные удовольствия

Молодые люди в разноцветных гавайских рубашках с короткими рукавами сидели в разнообразных позах на стульях этого привычного постоянного места встреч. Они были чисто выбриты, их волосы издавали крепкий аромат, их туфли блестели как новенькие. Один из них, поставив локти на стойку бара, напевал вполголоса популярный хит и без перерыва бросал игральные кости из затертого кожаного футлярчика. Изображая взрослую усталость, он вертел в руке черный кубик с красными [125] Такой вариант кубика для игры в кости появился в середине прошлого века, когда изготовитель принадлежностей для игры в префектуре Вакаяма решил как-то выделить свою продукцию. Как это часто бывает, другие производители кубиков быстро переняли моду, и с тех пор изображение единицы (единственной точки на одной из сторон кубика) стало красным. Хотя на экспорт игральные кости поставляются с традиционными черными знаками. и зелеными точками.

Что ждет их в будущем? Ограниченное число мальчиков, которые вступили в этот мир, преследуемые одиночеством или охваченные невинными соблазнами, вытянут счастливый жребий, который принесет им в виде награды учебу за границей, недостижимую при обычных обстоятельствах. Подавляющее большинство некоторое время спустя из-за юношеской неумеренности, вероятно, постигнет с шокирующей внезапностью судьба превратиться с возрастом в мерзких стариков. На их юных лицах пагубная привычка к любопытству и непрестанная жажда возбуждения уже оставили свои следы. Дегустация джина ›в семнадцать, вкус предложенных импортных сигарет, разгульный образ жизни, который носит маску мужественной невинности, такой, какой не вызывает ни малейшего раскаяния, чаевые, навязанные взрослыми, и тайная их трата, внушенное без явных усилий желание потакать своим слабостям, пробуждение инстинкта украшать своё тело – все это без утайки выставлялось напоказ, не важно, какую форму оно обретало. Их юность была самодостаточной, и им некуда было деваться от неискушенности собственной плоти; их юность, которая не чувствовала завершенности, не могла снискать вообще никакого ощущения потери, хотя потеря невинности и была завершенностью юности.

– Кими-тян, ты чокнутый! – начал Кэт-тян.

– А ты дубина, Кэт-тян! – огрызнулся Кими-тян.

– Эй-тян, ты ненормальный! – заявил Кэн-тян.

– Слабоумный! – парировал Эй-тян.

Этот примитивный обмен колкостями был похож на проказы щенков, резвящихся в клетках за стеклянными стенками зоомагазина.

Было очень жарко. Вентилятор месил воздух, словно теплую воду. Все порядком утомились, но как раз в этот момент две машины иностранцев, приехавшие забрать их – седаны с откидывающимся верхом, – несколько улучшили настроение. Прокатиться с ветерком было куда приятнее, чем вести скучные разговоры в душном заведении.

– Ю-тян! Рад, что ты пришел! – Джеки обнял Юити, дружески похлопывая его по спине.

Хозяин, одетый в гавайскую рубашку с рисунком, изображающим море, паруса, акул и пальмы, обладал подсознательными инстинктами острее, чем представительницы женского пола, и, когда он повел Юити в зал, обдуваемый морским бризом, тут же шепнул юноше на ушко:

– Ю-тян! Что-нибудь случилось?

– Моя жена родила ребенка.

– Твоего?

– Моего.

– Удивительно!

Джеки искренне рассмеялся. Они подняли стаканы и выпили за дочку Юити. Однако в этом поступке было нечто, что заставило их почувствовать дистанцию между двумя мирами, в которых они обитали. Джеки был обитателем зеркальной комнаты, царства мужчин, на которых обращены все взгляды. Видимо, он будет жить там до самой смерти. Если у него родится ребенок, ему, вероятно, придется жить по другую сторону зеркала, отдельно от своего отца. Все людские заботы, как он их понимал, были совсем не срочными.

Оркестр заиграл популярную песенку. Мужчины танцевали, потея. Юити посмотрел в окно и разинул рот от изумления. То тут, то там в заросшем травой саду в тени островков зарослей вьющихся растений и кустарника мелькали тени обнимающихся фигур. Иногда чиркали спички, ярко высвечивая часть лица какого-нибудь иностранца.

Юити увидел, как в тени азалии на краю сада кто-то в майке с горизонтальными полосами, на манер морской тельняшки, отделился от другого тела. Его товарищ был одет в простую желтую рубашку. Двое мужчин, гибких как кошки, обменялись легкими поцелуями и разошлись в разные стороны. Через некоторое время Юити заметил того в полосатой майке, прислонившегося к подоконнику, словно он стоит так уже давно. У него было мелкое, жестокое личико, пустой взгляд, ротик как у обиженного ребенка и цвет лица жасминовидной гардении.

Джеки встал, подошел к нему и спросил небрежно:

– Куда ты ходил, Джек?

– У Риджмана разболелась голова, поэтому я ходил в аптеку, чтобы раздобыть ему каких-нибудь таблеток.

В молодом человеке, так очевидно лгущем, просто чтобы помучить другого человека, Юити узнал теперешнего любовника Джеки. Ходило много сплетен об этом юноше. Джеки выслушал его оправдания и вернулся к Юити, держа в обеих руках по стакану виски со льдом.

Джеки спросил у Юити:

– Ты видел, чем занимался этот лжец в саду?

Юити ничего не ответил.

– Ты ведь все видел, верно? Повсюду, даже в моем собственном дворе, он делает подобные вещи.

Юити увидел боль в глазах Джеки.

– Ты придаешь этому слишком большое значение, – сказал Юити.

– Те, кто дарит свою любовь, всегда великодушны, те, кого любят, – жестоки. Я был еще жестокосердней, чем он, к мужчине, который любил меня.

И с этими словами он принялся хвастаться, что даже в таком возрасте его высоко ценят иностранцы.

– Что делает человека жестоким, так это сознание, что он любим. О жестокости человека, которого никто не любит, не стоит и говорить. К примеру, Ю-тян, люди, известные как гуманисты, просто обязаны быть некрасивыми людьми.

Юити хотелось отнестись к страданиям Джеки с должным уважением, однако тот упредил его и самолично унимал боль, припудривая рану белым тальком тщеславия. Они вдвоем постояли там некоторое время и пообсуждали последние новости о князе Кабураги в Киото. Оказалось, что князь от случая к случаю показывается в одном из «таких» баров в окрестностях Ситидзё-Наигама.

Портрет Джеки, как всегда, был украшен парой свечей. Он выставлял свою изящную наготу оливкового цвета над каминной полкой. В уголках рта этого юного Бахуса с галстуком, небрежно повязанном на обнаженной шее, было выражение, говорящее о вечной радости или непреложности удовольствий. Бокал шампанского, который он держал в правой руке, никогда не пустовал.

В тот вечер Юити забыл о разочаровании Джеки и, игнорируя соблазны заманивающих его иностранных гостей, отправился в постель с мальчиком, который приглянулся ему. Когда все закончилось, Юити захотелось вернуться домой. Был только час ночи. Один из иностранцев, которому тоже нужно было вернуться в Токио той же ночью, предложил подвезти Юити на своей машине. Юити согласился.