Энрике Вилла-Матас - Такая вот странная жизнь

Застыв от ужаса, я пытался угадать, что еще взбредет матери в голову, но тут совершенно неожиданно мы увидели, как Сальвадор Дали, словно уразумев, что именно к его мировому гению взывают из скромной испанской легковушки, театрально приветствовал нас, энергично ткнув тростью в сторону неба.

Мать заявила, что этого мало, что это ни в коей мере нельзя считать убедительным доказательством тому, что Дали и вправду гений, а не самый заурядный человек, не такой, как почти все прочие смертные. И тогда, ласково оглядев нас, она сказала, что именно мне предстоит определить, на самом ли деле жизнь предполагаемого гения, который сидит на террасе, увенчанной парой гигантских яиц, отличается от жизни остального человечества.

– Ты должен вырвать из его уст одну-единственную фразу, – сказала мать. И велела мне подойти поближе к террасе, словно я хочу спеть Дали серенаду, а потом задать вопрос, любой пришедший мне на ум, какой угодно, ведь о чем бы я ни спросил, Дали ответит, и ответ его покажет, на самом ли деле он всегда и во всем гениален или у него тоже бывают периоды расслабленности, и он опустится до банальности, отвечая мальчику, который клянется, что его зовут Марселино.

У меня задрожали поджилки при одной только мысли, что я должен выполнить столь экстравагантное и сложное задание, но, помнится, я почувствовал еще и восторг, какой знаком только тем, кто испытывает острое наслаждение, шпионя за другими людьми.

В фигуре художника Дали мне вдруг по чудилась волнующая тайна. Пожалуй, именно это и придало мне сил, заставило вылезти из машины и приступить к первой в жизни шпионской операции.

Я медленно приблизился к дому, встал под самой террасой и стоял там довольно долго, слушая разговоры, которых не понимал. Мне не удалось удержать в памяти ничего из сказанного Дали и его гостями, кроме одной фразы, хотя и ее тоже я тогда не понял; эту фразу Дали я решил записать в свой американский блокнот, куда записывал все, чего не понимал, с тем, чтобы потом спросить разъяснения у родителей.

Фраза, которую я не понял, но записал, звучала так: «Завтра я займусь яйцами на торсе Фидия».

Я записал фразу и продолжал подглядывать, оставаясь незамеченным, пока до меня наконец не дошло, что пора все-таки выполнять задание. И тогда я, набравшись духу, прокричал три раза подряд:

– Сеньор Дали! Сеньор Дали! Сеньор Дали! Пожалуйста, посмотрите сюда!

Первым выглянул сам Дали, который пожелал выяснить, что же там внизу происходит.

– Меня зовут Марселино, – промолвил я. – И я хочу задать вам вопрос, только один вопрос, сеньор Дали.

Дали, чью голову украшал венок из лавра, оливы и роз, уставился на меня слегка ошарашенно, потом посмотрел очень пристально.

И тут я задал ему первый пришедший мне на ум вопрос, а именно:

– Я хотел бы спросить, сеньор, не будете ли вы так любезны и не дадите ли какой-нибудь сувенир для нашей семьи?

– Нет и нет, – сказал кто-то.

А Дали, быстро заморгав, посмотрел на меня как-то странно, и я увидел, как сильно переменилось выражение его лица – удивительная перемена, словно передо мной был уже совсем не тот человек, что миг назад. Он вдруг исчез, но через несколько секунд появился снова, и теперь лицо его опять было таким же, как в минуту, когда я попросил у него сувенир.

Без лишних слов, очень театральным жестом он бросил к моим ногам пресс для бумаги в форме носорога.

Мой обратный путь к нашей «шестисотке» был воистину незабываемым, просто фантастическим. Брат зарыдал от избытка чувств, увидев то, что мне удалось добыть всего за несколько минут. Отец сказал, что я повзрослел за один этот день и что он по-настоящему мною гордится. А вот мать, напротив, не только не выглядела счастливой, но ее как будто даже разочаровал этот носорог, который с тех пор является частью нашего семейного достояния. На самом деле мать интересовал лишь ответ Дали на мой вопрос.

А так как он ничего не сказал и я не решался покаяться и признаться в провале задания, я сунул нос в американский блокнот и сообщил матери, что Дали ограничился следующим ответом: «Завтра я займусь яйцами на торсе Фидия».

– Кошмар кошмарный, – сказала мать и перекрестилась.

С тех пор она никогда больше и слышать не хотела об этой истории. Словно в тот самый миг, когда я зачитал ей фразу гения, испытала глубокое потрясение и решила навсегда отказаться от дальнейших расследований.

Моя мать никогда больше не возвращалась к этой теме – в крайнем случае презрительно кривила губы, заметив в газете фотографию Дали, – зато мне та давнишняя история теперь придется весьма кстати, потому что она убедительно показывает, каким образом я приобщился к искусству шпионажа. С воспоминанием о Дали было связано только одно «но»: если не ошибаюсь, Росита не раз слышала его от меня, хотя проблему можно решить – надо постараться рассказать сей анекдот поизящнее, а потом быстренько пристегнуть к нему что-нибудь и вправду поразительное, например, сделать какое-нибудь совершенно неожиданное признание.

А может, взять да и заявить, что в молодости я служил агентом британской разведки? Заявление и бьющее в цель, и совершенно неожиданное. Интересно, поверят мне слушатели или догадаются, что я тут приврал? Придется изготовить вещественное доказательство – короткую записочку, якобы врученную мне еще в шестидесятые годы официантом в «Ритце», которая и помогла мне спастись от когтей агентов Москвы. Я написал на листе из блокнота: «Остерегайтесь Дзиги Левински и Марины Угрюмовой, которые сидят напротив вас. Они меломаны, это правда. Но они забыли вам сказать, что они еще и вражеские агенты».

Я покажу записку публике и даже пущу по рядам, чтобы люди удостоверились, что она на самом деле существует.

«Это очень дорогой для меня документ, – скажу я. – Он спас мне жизнь. Официант ловко подсунул мне записку вместе с dry martini».

Поверят или нет? Разве похоже, что я когда-нибудь был тайным агентом? Нет, не похоже. На лекции ходят все же не полные идиоты. Слишком неправдоподобная история. Я окончательно утрачу их доверие, ежели рискну подсунуть им подобный бред. К тому же Росита слишком хорошо меня знает и, чего доброго, решит, что я уже и соврать-то как следует не способен. Ясно одно: если я отважусь на такую смехотворную ложь, моя лекция непременно закончится провалом.

Нет, лучше расскажу им о том, что случилось со мной в поезде Мадрид – Лиссабон, где я познакомился со странным типом, который признался мне, что раньше был тайным агентом. Я всегда интересовался разведкой, но встретить настоящего шпиона – разумеется, если он меня не обманул, – мне довелось впервые…

Я решил, что расскажу на лекции об этом единственном шпионе, которого знал самолично, расскажу, как все началось. Когда ночной поезд уже тронулся и я успел порадоваться, что вторую полку никто не занял, в купе вошел мужчина. Он суетливо поздоровался. Никакого багажа, кроме небольшой сумки, при нем не было. Он проверил номер свободной полки, чтобы убедиться, что это его место, потом вынул из кармана белый платок, протер очки и поинтересовался, имеется ли в поезде вагон-ресторан. Я ответил, что ресторан в поезде есть, правда, идти туда не стоит, потому что еда там дорогая и не слишком хорошая. Но он таким тоном переспросил, уверен ли я в этом, что у меня появились легкие сомнения. Мужчина был примерно моего возраста, очень любезный, с чересчур лощеными манерами. Минут за пять он сумел уговорить меня пойти с ним поужинать. Заявил, что за вино будет платить он. Я объяснил, что не пью. Он улыбнулся и глянул на меня так, будто не поверил моим словам.