Владимир Буковский - Московский процесс (Часть 1)

Поскольку западная пропаганда не перестает спекулировать на так называемом вопросе «инакомыслящих» («диссидентов»), стараясь создать вокруг этих единичных отщепенцев — пособников, а то и агентов империализма какой-то «ореол», Вам следует и в этом вопросе занимать наступательную позицию, активно используя в систематических беседах на эту тему на разных уровнях новые дополнительные данные по этому вопросу, содержащиеся в приложении к настоящим указаниям (передается отдельно).

Учитывая, что пропагандистская кампания, инспирированная Вашингтоном, вызывает негативную реакцию в правящих кругах ряда западных стран, следовало бы во всех беседах по правам человека делать упор на разоблачение порядков в самих США. Следует умело использовать аргументацию для дискредитации попыток Соединенных Штатов представить себя в качестве образца демократических прав и высшего мирового арбитра.

Следует добиваться того, чтобы весь оперативный состав посольств и представи-тельств, корреспонденты были подготовлены для бесед по правам человека, чтобы они доводили факты до возможно большего числа лиц, влияющих на государственную политику и общественные настроения в стране пребывания.

Обратить внимание советских корреспондентов на необходимость более активной работы по вопросам нарушения прав человека в капиталистических странах.

Вам следует систематически работать над выявлением уязвимых мест в политике и практике стран Запада в области обеспечения прав человека, обращая особое внимание на соответствующее законодательство и судебно-карательную практику этих стран, и делать в Центр предложения относительно усиления нашего пропагандистского контрнаступления на западные страны, пытающиеся оказать на нас политический нажим под предлогом «защиты прав человека».

Такой массированной атаки западные политики, конечно, долго выдержать не могли, тем более что тема прав человека, советским утверждениям вопреки, была для них всего лишь модой, а не долгосрочной стратегией. Одни боялись возвращения «холодной войны», другие стремились сохранить «детант», а Картеру нужен был договор о сокращении стратегических вооружений. Словом, к концу года западная кампания в поддержку прав человека, хоть и не заглохла совсем, но несколько поувяла. Во всяком случае, в ноябре на Белградской конференции по проверке выполнения Хельсинских соглашений только общественные представители не побоялись выступить с осуждением СССР; правительства предпочли ограничиться общими, туманными формулировками.

Мы еще вернемся к тому, как и почему это произошло. Однако, невзирая на это, остается бесспорным, что режим готов был нести колоссальные «издержки» вовне, лишь бы не допустить возникновения вполне мирной и законопослушной оппозиции внутри, понимая, что даже чисто символической оппозиции ему не выдержать. Другое дело — попытаться свести такие «издержки» к минимуму, прибегая к репрессиям только в крайнем случае, в основном же полагаясь на более скрытые формы преследования (использование психиатрии, кампании по «дискредитации», высылки за границу и т. п.). Так эту политику и сформулировал Андропов в 1975 году, сразу после подписания Хельсинских соглашений.

Все вышеизложенное подтверждает правильность линии нашей партии на решительную борьбу «за ограждение советского общества от действий враждебных элементов». В соответствии с этим органы государственной безопасности будут и впредь решительно пресекать всякую антисоветскую деятельность на территории нашей страны. (…) КГБ будет строго следить за тем, чтобы так называемые «диссиденты» не могли создать организованное антисоветское подполье и проводить антисоветскую деятельность, в том числе и с «легальных позиций». (…) Целесообразно проводить оправдавшую себя линию на разумное сочетание профилактических и других оперативно-чекистских мер с мерами уголовного преследования в тех случаях, когда это необходимо.

Пожалуй, больше всего искал я документы об использовании психиатрии в репрессивных целях, а найти их было всего труднее. Поди пойми — то ли саботировали мои поиски бывшие аппаратчики, то ли этих документов просто не было? Время шло, приближался момент давать показания в Конституционном суде, и я уже начинал тихо паниковать: ведь это был «гвоздь программы», одно из самых зловещих преступлений послесталинского периода, которое, по меткому выражению Солженицына, было «советским вариантом газовых камер».

Для меня же эта тема была особенно важна — она была как бы моим личным делом, за которое я отсидел свой последний срок, был изгнан из страны, продолжал воевать на Западе и, в конце концов, победил. Разумеется, я далек от мысли приписать одному себе эту победу — напротив, в том и достижение, что в кампанию против карательной психиатрии включилось огромное количество и психиатров, и юристов, и общественных деятелей всего мира. С годами, невзирая на политическую конъюнктуру, она продолжала расти, достигнув своего апогея в 1977 году, когда Всемирный конгресс психиатров в Гонолулу осудил советские злоупотребления. Но и тогда она не иссякла, как бывало с другими кампаниями, а оставалась постоянным фактором воздействия на общественное мнение мира. К 198З году советскую делегацию даже исключили из Всемирной ассоциации психиатров, точнее, советские ушли сами, понимая, что исключение неизбежно.

Словом, это была самая убедительная победа нашей гласности. Проблема же заключалась в том, что, начавши эту кампанию и даже поставив на карту свою жизнь, я, тем не менее, до конца не знал, прав ли был в своих догадках. То есть, конечно же, те материалы о шести посаженных в психушки политзаключенных, которые я передал на Запад в 1970 году, были подлинные, и сомнения в психическом здоровье этих людей не возникало. Но вот случайное ли это совпадение, самоуправство ли местных властей, местного КГБ или сознательная политика режима — я знать не мог. Существовали лишь догадки, некоторые косвенные данные, на то указывающие. Так, мы знали, что первая волна «психиатрических» репрессий возникла еще при Хрущеве, вскоре после его заявления в 1959 году о том, что в СССР нет политзаключенных, а есть только психически больные люди. Знали опять же чисто эмпирически, я сам попал в психушку в 1963 году и был тому свидетель.

Затем, после снятия Хрущева, волна спала на какое-то время и опять возникла в конце 1968 — начале 1969 годов. Во всяком случае, целый ряд наших друзей попал в психушки в этот период.

Более того, легко было вычислить причину, по которой эти «волны» возникали: с одной стороны, рост недовольства, протестов, с другой нежелание увеличивать видимые репрессии, нести «внешние издержки» в периоды «детанта». Словом, все было логично, все совпадало, но — оставалось лишь догадкой. Версия о том, что политбюро, не разбираясь в психиатрии, просто «верило врачам», оставалась неопровергнутой. И что мне было делать, если документов не найдется? Их и вообще могло не существовать, так же, как и документов об «окончательном решении» еврейского вопроса не было найдено в архивах Третьего Рейха.