Кристина Паёнкова - Бегство от запаха свечей

– Входи, пожалуйста, – я с трудом сохраняла самообладание. – Посиди здесь, я сейчас вернусь.

Вбежав к себе в комнату, я размотала полотенце и стала расчесывать и сушить волосы. Это было совсем не обязательно, но мне хотелось выиграть время и успокоиться.

– Вот и я. Прости, что так небрежно одета, но мы сегодня никого не ждали, – с этими словами я села в кресло.

Роман поднялся.

– Сиди, зачем ты встал? Торопишься? Расскажи о своем отпуске? Говорят, с погодой тебе не повезло. Может быть, выпьешь чаю или кофе?

– Катажина, – начал он медленно, взвешивая каждое слово. – Я не ожидал такого приема. Что же ты не спросишь, почему я тогда не приехал?

– Очевидно, тебе не хотелось, ты передумал.

– Катажина! – теперь его голос зазвучал иначе. – Наше с тобой будущее зависит от этого разговора. Не мешай мне высказаться.

Я взяла сигарету и закурила, с глубоким вниманием изучая трещину в пепельнице.

– Я не мешаю. Продолжай, пожалуйста!

– Видишь ли… в тот день я приехал во Вроцлав на рассвете. Постеснялся явиться к тебе спозаранку, отправился бродить по городу и…

– Встретил изумительную женщину. А когда очнулся, вы уже были вместе на взморье. Не так ли?

– Нет. Встретил товарища, который работал с тобой в какой-то организации. Он рассказал…

– Довольно. Об остальном я догадываюсь. Да, твое счастье, что он тебе повстречался и предостерег от опрометчивого шага. Я даже не спрашиваю, кто это был. А зачем же ты приехал сегодня?

– Камила получила от тебя письмо. В тот день, когда я вернулся со взморья. Она заявила, что не встречала человека глупее и подлее меня. Что будет рада, если я загублю свою жизнь. Ей только обидно за тебя. Ты из тех людей, что никогда не подводят. Она может дать голову на отсечение. Словом, она велела мне немедленно ехать сюда и молить тебя о прощении. Сказала, что это мой последний шанс и что на моем месте она бы не торчала у них во дворе как соляной столб, а была бы уже во Вроцлаве и без тебя не возвращалась. Потом пришел Гломб, распесочил меня и всю мою родню, не оставив сухого места. Я понимал, что они правы, но боялся ехать. Боялся, что ты будешь смотреть на меня именно так, как сейчас.

– Ну и что же дальше? – Мой голос звучал совершенно спокойно.

– Я здесь, Катажина. Прости меня. Не знаю, как тебя убедить, но это никогда не повторится. Я никогда не осмелюсь усомниться в тебе. Ты поедешь со мной? – Это были и просьба и вопрос одновременно. – Впрочем, мы сделаем так, как ты захочешь. Развод у меня уже есть. Наш брак мы можем оформить хоть завтра.

– Никуда я с тобой не поеду. Я, как и ты, искала человека, на которого можно опереться в жизни. Ты не такой. Почему Камила и Гломб знали, как надо поступить? Ведь не они, а ты говорил, что любишь меня. Между нами никогда уже не будет полного доверия. Каждый раз, когда ты где-нибудь задержишься, мне будет казаться, что все повторяется сначала. Уходи. Мне нечего тебе больше сказать.

– Как, ты гонишь меня?

– Да.

– Катажина! Я знаю, что виноват. Но если ты еще хоть немного любишь меня, то должна меня простить. Катажина, скажи «да». Ты молчишь? Понятно. – Его голос зазвучал резко и враждебно. – Понятно, у тебя кто-то есть. Ты не можешь обойтись без мужчины. Ты…

– Хватит! Не оскорбляй меня.

– Да, да! – теперь он кричал. – Ты ходишь по свету с видом невинного ангела. Но ты на все способна, я тебя раскусил…

Я встала и подошла к двери.

– Уходи и пожалей, что не сделал этого раньше. Теперь у меня не осталось никаких иллюзий.

– Как угодно. Но помни: я не из тех, кто возвращается.

Роман ушел. С минуту я постояла в передней, затем вернулась в комнату и закурила. Итак, все кончено. В какое-то мгновение я готова была его простить. Но хорошо, что этого не случилось. Он не тот человек, с которым можно делить в жизни все: и хорошее и плохое.

С чего начать? Там, в Михове, все было как-то проще, да и народ казался приятнее. А что здесь? Какие тут люди? Их около сорока. Это очень много. Что мне с ними делать?

Документация, оставленная моим предшественником, никуда не годилась. Я нашла какие-то полуистлевшие листочки. Пришлось добиться приезда комиссии и все составить заново.

Люди недовольны. Последняя получка была мизерной. Мало заработали. Я перед ними робела.

Нужно начать с того, что я умею. Проверить наличие материалов, если нужно – составить заявки. Ах, если б здесь был Гломб!

С людьми надо непременно поговорить. Это очень важно. Ведь я здесь не в гостях, нам придется вместе работать изо дня в день. Я подошла к группе плотников и спросила что-то насчет материалов.

– Смотрите сами! Вроде бы лес привезли, но когда я сказал, что это дерьмо годится только на дрова, – повернулись и уехали. – Пожилой плотник с седеющими волосами и стеклянным глазом охотно поддержал разговор. – Я двадцать лет плотничаю, всех здесь научил ремеслу. Стропила надо вязать из хорошего леса, а это что, – он пнул ногой бревно. – На нем вчера еще птички пели.

– Да, лес сырой, это верно. Нужно сложить его под крышу, пусть сохнет. На четвертый по счету дом он уже вполне пойдет. Займитесь этим.

– Мы? Нам за это не платят.

– Вы сложите, а когда будем подписывать наряды – напомните. Заплатим.

Группа каменщиков, собравшись у железной печки, в клубах дыма варила кофе. Печка безобразно дымила. Я спросила у них о ходе работ.

– Полюбуйтесь, что делается! От злости лопнуть можно! Когда мы сюда пришли, я сразу хотел подводить дом под крышу. Сказали: нету балок. А работу с нас требуют: делайте что хотите, но чтоб строительство продвигалось! Как бы не так! Бардак это, а не строительство. – При этих словах каменщик, смуглый краснощекий парень, сам смутился. – Вы уж простите, тут так приходится нервы трепать, что я разучился разговаривать с женщинами. Инженеришка тут один велел начать отделочные работы. Ковальский ему говорит: «Пан начальник, вы что – рехнулись! Где это видано, ведь еще крыши нету, а вы с отделкой баланду разводите».

Теперь заговорили все разом. Я не перебивала. Мне уже было ясно, что у нас с ними найдется общий язык. Они хотят работать и зарабатывать.

Только мастер не разговаривал со мной, не замечал меня. Его зычный голос гремел то в одном конце стройки, то в другом. На рабочих эти крики не производили особого впечатления.

– У него от природы такой голос, – объяснил мне все тот же каменщик. – Когда он делал предложение своей дивчине, было слышно в соседней деревне.

– Пан Мендрас, может быть… – я попыталась заговорить с мастером, но он словно не слышал меня. Он орал на бетонщиков, сделавших что-то не так, как он велел. – Пан Мендрас, послушайте!

– Сейчас, сейчас, не горит ведь. Я занят, – и он снова принялся кричать на кого-то.