Пол Остер - Храм Луны

Я сразу же понял, что Эффинга не остановить и не переубедить. Он принял решение, и, раз уж я не мог отговорить его от этой затеи, то надо будет постараться воплотить ее в жизнь с меньшим риском. Я сказал, что план очень хорош, но все зависит от того, какое время лучше выбрать для наших вылазок. Днем, например, будет не совсем удобно. На улицах слишком много людей, а нам важно, чтобы, когда мы будем предлагать деньги избранному нами незнакомцу, никто ничего не заметил. Лишь тогда нам удастся не привлекать к себе внимания.

— Гм, — Эффинг выслушал меня очень внимательно. — И что ты предлагаешь, юноша?

— Предлагаю проделывать это вечером. После окончания рабочего дня, но не очень поздно, чтобы не заблудиться в каком-нибудь пустынном районе. Допустим, между половиной восьмого и десятью часами.

— Иными словами, после того, как мы пообедаем. Это будет послеобеденный моцион.

— Да.

— Хорошо, договорились. Будем блуждать в сумерках, как два Робин Гуда, крадущиеся в темноте и готовые обрушить на счастливчиков, что встретятся нам по пути, свои милости.

— Неплохо было бы еще подумать о транспорте. Город ведь большой, и до некоторых районов путь неблизкий. Если всюду добираться своим ходом, то иногда мы будем возвращаться глубокой ночью. А в темноте можно и на беду нарваться, особенно если придется быстро откуда-нибудь удирать.

— Кончай бабские причитания, Фогг. Ничего с нами не случится. Если у тебя устанут ноги, возьмем такси. А когда сможешь идти, пойдем своим ходом.

— Я боюсь не за себя. Просто хочу уточнить, насколько вы представляете себе весь проект. А что, если взять такси? Тогда мы сможем вернуться домой в мгновение ока. Залезаем в машину, и шофер везет нас обратно.

— Шофер! Ну и дикая мысль. Это погубит всю затею.

— Не понимаю, почему. Наша цель — раздать деньги, но это не значит, что вам непременно нужно блуждать по всему городу в такой холод. Было бы весьма некстати простудиться по той причине, что вы решили явить миру свою щедрость.

— Я хочу быть на улицах, чувствовать город, все слышать и ощущать. А сидя в машине, ничего не прочувствуешь. Хочу быть среди людей и дышать тем же воздухом, что и все вокруг.

— Я просто предложил.

— Оставь свои предложения при себе. Запомни, я ничего не боюсь, Фогг, — уже слишком стар, чтобы бояться, — и чем меньше ты будешь обо мне беспокоиться, тем лучше. Если ты в игре, прекрасно. Но уж раз ты в игре, значит, заткнись. Мы все будем делать по-моему, всем чертям назло.

Первые восемь дней все шло гладко. Мы оговорили правила выбора, и это дало мне возможность действовать по своему усмотрению. Задача состояла не в том, чтобы раздавать деньги всем встречным, а в том, чтобы разглядеть наиболее достойных, обращая внимание на тех, кто больше всех нуждается. Бедные, естественно, были предпочтительнее богатых, инвалиды заслуживали большего внимания, чем здоровые, сумасшедшие имели преимущества перед нормальными. Мы с самого начала договорились об этих правилах и, учитывая специфику нью-йоркских улиц, следовать им было нетрудно.

Когда я протягивал людям деньги, некоторые не выдерживали и начинали рыдать; другие смеялись; третьи вообще никак не проявляли своих чувств. Невозможно было предугадать реакции облагодетельствованных, и вскоре я уже не ожидал от них того, что, по моему мнению, они должны были делать. Среди тех, к кому я обращался, встречались и подозрительные: им казалось, что мы хотим их разыграть, — один даже в гневе порвал купюру, — а кое-кто обвинял нас в мошенничестве; были и жадины, которым казалось мало пятидесяти долларов; были одинокие — они удерживали нас и ни за что не хотели отпускать; были добросердечные и благодарные, которые пытались угостить нас рюмочкой; печальные, желавшие поведать нам о своей горестной доле; а другие, с художественной жилкой, благодарили нас песнями и танцами. К моему удивлению, никто не попытался нас ограбить. Наверное, нам просто очень повезло, хотя стоит отметить, что свои маневры мы совершали быстро, никогда не мешкая на одном месте. В основном я раздавал деньги на улицах, но несколько раз делал вылазки в бары и кофейни для бедняков: в ирландский пивной бар, бистро, кондитерские, — и выкладывал по пятидесятидолларовой бумажке перед всеми сидевшими у стойки. «Подарите себе немного солнечного света!» — этими словами я сопровождал свои действия и старался как можно быстрее ретироваться на улицу, пока обомлевшие люди еще не пришли в себя. Я давал деньги бездомным женщинам и проституткам, пьяницам и бродягам, хиппи и детям, сбежавшим из дома, нищим и калекам, — всем обездоленным, собиравшимся на бульварах после захода солнца. Каждый вечер надо было раздавать сорок подарков, и обычно у нас не это уходило не более полутора часов.

На девятый день вечером пошел дождь, и нам с миссис Юм удалось уговорить Эффинга остаться дома. На следующий день опять был дождь, но мы не смогли удержать его дома. Он сказал, что ему наплевать, если он заболеет воспалением легких, — надо сделать дело и, ей-богу, он его сделает. А не пойти ли мне без него, спросил я. Я вернусь и дам полный отчет обо всем, и выйдет почти так же, как если бы он сам был там. Нет, это невозможно, возражал он, он должен обязательно присутствовать везде сам. К тому же он боится: а вдруг я положу деньги себе в карман? Ведь я могу просто проболтаться по улицам и, вернувшись, сочинить какую-нибудь душещипательную небылицу. А он и не узнает, говорю я правду или нет.

— Раз вы так обо мне думаете, — я вдруг не выдержал, хотя он и раньше никогда со мной не церемонился, — можете взять эти свои деньги и запихнуть их себе в задницу! С меня хватит. Не буду больше с вами возиться.

И впервые за все шесть месяцев, что я знал Эффинга, он по-настоящему извинился. Я даже чуть не начал испытывать к нему некоторую жалость, насколько его раскаяние выглядело убедительно, пока он изливал свои извинения. Старик дрожал всем телом, на губах висела слюна, казалось, он весь вот-вот развалится. Он понимал, что я не шучу, и боялся меня потерять. Эффинг умолял меня о прощении, говорил, что я добрый юноша, что лучших он и не встречал, что он больше плохого слова не скажет, пока жив.

— Я искуплю свою вину, — все твердил он. — Обещаю, что искуплю свою вину.

Потом в отчаянии схватил саквояж, вытащил оттуда пригоршню пятидесятидолларовых бумажек и протянул их мне:

— Вот это тебе, Фогг. Я хочу, чтобы у тебя были хоть какие-то деньги. Видит Бог, ты этого заслуживаешь.

— Не надо мне взяток, мистер Эффинг. Я и так все получил сполна.

— Ну пожалуйста, прошу тебя, возьми их. Пусть это будет как премия. Награда за превосходную службу.

— Уберите деньги обратно, мистер Эффинг. Конечно. Лучше я раздам их тем, кто действительно нуждается.