Пол Остер - Храм Луны

Я оплатил пребывание Барбера в больнице, оплатил ритуальные услуги, оплатил заранее могильную плиту. Для ведения службы во время похорон я пригласил раввина, который проводил обряд во время бармицвы одиннадцать лет назад. Теперь он превратился в старика, ему было, скорее всего, хорошо за семьдесят, и он, конечно, не помнил моего имени. Я уже давно на пенсии, сказал он, почему бы вам не обратиться к кому-нибудь другому? Нет, ответил я, это должны быть именно вы, рабе Грин, мне не нужен никто другой. Пришлось немного надавить на старика, но в конце концов я уговорил его провести службу за сумму, вдвое большую обычного гонорара. Это очень необычный случай, сказал он. Обычных случаев не бывает, ответил я. Любая смерть особенная.

На похоронах были только рабе Грин и я. Мне приходила мысль известить о смерти Барбера Магнус-колледж: возможно, кто-то из его коллег собрался бы проводить его в последний путь, но потом я передумал. Мне совсем не хотелось проводить этот день с незнакомыми людьми, не хотелось ни с кем разговаривать. Рабе Грин учел мою просьбу не произносить надгробную речь по-английски и погрузился в чтение традиционных молитв на иврите. Все, что я понимал на иврите, к тому времени почти полностью стерлось, и мне было даже приятно, что я не понимаю молитв раввина. Я смог остаться наедине со своими мыслями, а только этого я и хотел. Грин решил, что я не в себе, и все время старался держаться от меня подальше. Мне стало его жаль, но не настолько, чтобы пускаться в какие-нибудь объяснения. Пожалуй, я сказал ему не больше пяти-шести слов. Когда после скорбной церемонии лимузин доставил нас до подъезда его дома, он протянул мне руку, пожал мою и тихонько похлопал левой ладонью по костяшкам моих пальцев. Это был утешающий жест, видимо, ставший для него привычным, как подпись, он делал это автоматически.

— Вы очень ранимый молодой человек, — сказал он. — Если позволите, я бы посоветовал вам сходить к врачу.

Я попросил шофера подбросить меня до мотеля. Не хотелось там больше оставаться, поэтому я сразу же начал собирать вещи. С этим я справился за десять минут. Застегнул чемодан, посидел немного на кровати и в последний раз оглядел комнату. Если в аду есть гостиничные номера, сказал я себе, то выглядят они именно так. Безо всякой видимой причины — то есть, безо всякой понятной мне в тот момент причины — я сжал кулак, встал и ударил в стену изо всей силы. Тонкая картонная перегородка проломилась под моей рукой, подалась почти без сопротивления с глухим слегка скрипучим звуком. Интересно, подумал я, а мебель здесь такая же хлипкая? И взял стул, чтобы проверить. Я шмякнул им о бюро и с радостью увидел, как все это разлетается на куски. В довершение эксперимента я поднял увесистую ножку стула и пошел крушить своей самодельной дубинкой все подряд: лампы, зеркало, телевизор — все что попадалось под руку. За считанные минуты я расколошматил все, что было в комнате, но мне стало немного легче — как будто я наконец-то совершил нечто разумное, нечто действительно соответствующее моменту. Долго учиненным мною погромом я любоваться не стал. Еще тяжело дыша после яростной битвы, подхватил чемоданы, выбежал на улицу и умчался прочь на красном «Понтиаке».

Двенадцать часов я ехал без остановки. Когда граница Айовы была пересечена, уже стемнело, и постепенно весь мир сосредоточился в бесконечном звездном пространстве. Меня баюкало собственное одиночество, не хотелось останавливаться, пока глаза сами не станут закрываться. Хотелось смотреть на светлую полосу шоссе, будто это было последнее, что связывало меня с землей. Где-то в центре Небраски я наконец остановился в мотеле и заснул прямо в машине. Помню, как звенели в темноте цикады, бились о лобовое стекло мотыльки и где-то вдалеке глухо лаяла собака.

Наутро выяснилось, что случаю угодно было направить меня по верному пути. До этого я гнал машину на запад, не задумываясь над тем, куда еду. Теперь же я сразу почувствовал себя спокойнее и увереннее. Прежде всего завершу то, что мы задумали с Барбером, — решил я. Осознав, что у меня наконец появилась цель, что я больше не убегаю от чего-то, а к чему-то стремлюсь, я смог наконец признаться самому себе, что хочу жить.

Я не верил, что отыщу пещеру Эффинга (до самого конца это мне было абсолютно ясно), но решил, что самого ее поиска будет достаточно, он заменит мне все остальное. У меня было с собой больше тридцати тысяч долларов, а значит, мне ничто не помешает: я смогу искать ее до тех пор, пока все возможности не будут исчерпаны. Я проехал по пустынным равнинам, переночевал в Денвере, потом добрался до Меса Верде, где пробыл дня три-четыре, осматривая гигантские руины погибшей цивилизации. Уезжать оттуда не хотелось. Я и не представлял себе раньше, что в Америке может быть что-либо такое древнее. Вскоре, когда я добрался до Юты, то начал кое-что понимать и из того, что рассказывал мне Эффинг. Меня не столько потрясла сама местность (она обычно потрясает всех), сколько то, что ее необъятность и пустынность стали изменять мое ощущение времени. Настоящее уже не было, как прежде, мучительно близко. Минуты и часы были слишком малы по сравнению с этим пространством, и стоило посмотреть на все окружающее, как ты начинал мыслить категориями веков, понимать, что тысячелетие ненамного больше, чем мгновение. Первый раз в жизни я ощутил Землю как планету, вращающуюся в галактике. Она не большая, открыл я для себя, она крошечная, почти микроскопическая. Самое маленькое космическое образование во Вселенной.

Жил я все это время в мотеле в городке Блеффе и целый месяц с утра до ночи изучал окрестности. Карабкался по скалам, проникал в труднодоступные каньоны, проезжал сотни миль на машине. Пещер я нашел немало, но ни в одной из них не заметил следов обитания. В те недели я был абсолютно одинок, но, несмотря ни на что, мне было очень хорошо. Чтобы не вызывать подозрений, я коротко постригся и говорил в мотеле, что я студент-геолог. Это объясняло мою страсть к окрестным скалам. Поскольку иных планов, кроме продолжения поисков, у меня не было, я так и провел несколько месяцев, по утрам завтракая в местной кондитерской, а потом дотемна исчезая в пустыне.

Однажды я уехал вглубь дальше обычного, миновал Долину статуй и остановился у фактории индейцев навахо в местечке Олхето. Олхето означает «луна в воде», и уже одно это привлекло меня, но еще в Блеффе мне сказали, что хозяева фактории мистер и миссис Смит знают историю тех земель как никто в округе. Миссис Смит была правнучкой Кита Карсона, и дом, где они жили с мужем, был полон индейскими покрывалами и посудой, настоящий музей материальной культуры аборигенов Америки. Часа два я просидел у них за чаем в прохладе их затемненной гостиной и когда наконец выбрал момент и спросил, не слышали ли они о некоем Джордже Кривороте, они оба отрицательно покачали головами.