Пол Остер - Ночь оракула

На протяжении всего путешествия необходимо подчиняться определенным правилам. Нельзя раскрывать, кто ты и откуда; нельзя вмешиваться в чужие действия; нельзя передоверять кому бы то ни было свой летательный аппарат. Нарушение любого из этих правил влечет за собой бессрочную ссылку в другую эпоху.

История Джилл начинается в день ее двадцатилетия. После праздничной вечеринки, попрощавшись с родителями и друзьями, она садится в официально предоставленную по такому случаю машину времени и пристегивается ремнями. При ней досье с длинным перечнем предков, которых ей предстоит увидеть. Таймер на контрольной панели установлен на 20 ноября 1963 года, ровно за двести лет до ее рождения. Последний раз пробежав глазами бумаги, она прячет их в карман и включает зажигание. Через десять секунд машина растворяется в небе, оставив на земле провожающих — печальные лица, прощальные жесты.

Аппарат Джека приземляется на лужайке в пригороде Далласа 27 ноября, спустя пять дней после покушения на Джона Кеннеди. Освальд уже сражен пулями Джека Руби в подземном переходе городской мэрии. Нескольких газет вкупе с радио- и телерепортажами достаточно, чтобы наш герой понял: он оказался в эпицентре национальной трагедии. Ему уже довелось пережить одно покушение на президента (Гарфилд, 1881 год), горечь и хаос тех дней еще свежи в его памяти. Поразмыслив пару дней над ситуацией и в сотый раз спросив себя, имеет ли он, Джек, моральное право изменить ход истории, наш герой отвечает на этот вопрос утвердительно. Он предпримет действия во благо своей страны, сделает все от него зависящее, чтобы спасти жизнь Кеннеди. Он садится в машину времени, переводит таймер на 20 ноября и возвращается на девять дней назад. Когда он вылезает из кабины, рядом с его аппаратом, дверь в дверь, обнаруживается другой, куда более шикарный — хай-тек, привет из двадцать второго века. Оттуда вылезает Джилл, слегка потрепанная и ошалелая. Увидев перед собой онемевшего Джека, она достает из кармана свой список со словами: Извините, сэр, вы не подскажете, где мне найти человека по имени Ли Харви Освальд?

Дальнейшие детали еще предстояло проработать. Я знал, что они полюбят друг друга (как-никак это Голливуд) и что Джек уговорит Джилл помочь ему предотвратить убийство президента, хотя это неизбежно сделает ее изгоем, навсегда отрежет путь назад. Утром двадцать второго они устроят засаду на Освальда перед входом в книгохранилище техасской школы, свяжут его и продержат в заложниках несколько часов. Но все их усилия пропадут даром. Выстрелы все равно прогремят, Кеннеди погибнет, и американская история не изменится ни на йоту. Освальд, сделанный козлом отпущения, сказал правду. Стрелял он в президента или нет, в любом случае он был не единственным снайпером, вовлеченным в заговор.

Поскольку Джилл не может вернуться домой, а Джек не может жить без нее, он остается с ней в 1963 году. В последней сцене фильма они разбивают свои машины времени, а обломки закапывают на лужайке. Занимается новый день. Двое влюбленных, отрекшихся от своего прошлого, уходят навстречу восходящему солнцу и своему общему будущему.

Разумеется, полный бред, фэнтези самого низкого пошиба, но из этого, по моему ощущению, можно было «сшить шубу», а только это и входило в мою задачу: сочинить историю, которая отвечала бы готовой формуле. Это не проституция, скорее финансовая сделка, и я не собирался особенно комплексовать по поводу заказухи, которая могла принести столь необходимые нам деньги. День выдался тяжелый, началось ступором, когда я не мог выдавить из себя ни строчки, затем — шок в связи с внезапным закрытием магазина Чанга, и закончилось все чудовищной заметкой в газете. Худо-бедно, эти фантазии на тему «Машины времени» отвлекли меня от гнетущих мыслей, и когда в половине девятого Грейс пришла с работы, я пребывал в сносном расположении духа. Стол уже был накрыт, в холодильнике охлаждалось белое вино, и будущий омлет оставалось только вылить на сковородку. Грейс немного удивилась, что я решил ее дождаться, хотя оставила это без комментариев. Она выглядела уставшей, под глазами синяки, движения замедлены. Я помог ей снять пальто и, сразу усадив за стол, пододвинул тарелку с салатом, а сам занялся омлетом.

— Ешь. Ты, наверно, умираешь с голоду.

Если не считать комплимента по поводу еды, за ужином Грейс в основном молчала, отделываясь односложными репликами. Приятно было наблюдать, что к ней вернулся аппетит, но вид у нее был отсутствующий. Мои слова про загадочное закрытие писчебумажного магазина она, кажется, пропустила мимо ушей. Мне хотелось рассказать ей о киношном предложении, но ей явно было не до того. Я решил отложить разговор на потом, а когда я встал из-за стола и начал убирать грязные тарелки, она вдруг выпалила:

— Сид, по-моему, я беременна.

Это прозвучало так неожиданно, что я не придумал ничего лучшего, чем плюхнуться на место.

— Последние месячные были уже шесть недель назад, а у меня, ты знаешь, задержек не бывает. Вчера меня вырвало. Что еще это может значить?

— Тебя это, похоже, не радует, — заметил я не сразу.

— Даже не знаю, как к этому относиться. Про детей мы говорим давно, но уж больно момент сейчас неподходящий.

— Почему? Если тест это подтвердит, мы что-нибудь придумаем. Все что-то придумывают. У нас же с тобой, Грейс, не три извилины, правда? Найдем выход.

— У нас тесно, денег и так нет, а тут еще мне придется три-четыре месяца не работать. Если бы ты был в полном порядке, все это не имело бы значения, а так…

— Это я не в порядке? А кто тебя обрюхатил? Она улыбнулась:

— Значит, ты «за»?

— Еще бы.

— А я «против». Что будем делать?

— Ты это не всерьез.

— В смысле?

— Насчет аборта. Ты в самом деле собираешься избавиться от ребенка?

— Не знаю. Конечно, это ужасно, но с детьми нам лучше повременить.

— Супруги не убивают своего ребенка. Я говорю о любящих супругах.

— Сид, как ты можешь такое говорить! Это жестоко.

— Кто вчера сказал: «Ты, главное, люби меня, и все будет хорошо»? Вот я и стараюсь.

— Любовь здесь ни при чем. Речь идет о принятии правильного решения.

— Ты ведь уже точно знаешь?

— Что я знаю?

— Что ты беременна. Ты давно все выяснила. Когда ты сделала тест?

Впервые с тех пор, что мы вместе, Грейс говорила со мной, отвернувшись к стене. Я поймал ее на лжи, и ей было стыдно встретиться со мной взглядом.

— В субботу утром, — прошептала она еле слышно.

— Почему ты мне ничего не сказала?

— Я не могла.

— Не могла?

— Для меня это оказалось слишком сильной встряской. Я отказывалась верить, мне нужно было время, чтобы это переварить. Прости меня, Сид. Мне очень жаль, что все так получилось.