Катарина Причард - Девяностые годы

Фриско засмеялся. Он понял, что Моррису вовсе не нравится галантное обращение компаньона с его хорошенькой супругой. Поселив жену в пристройке Баггинсов, он рассчитывал держать ее подальше от посторонних глаз. Хозяева всегда дома и могут присмотреть за ней. Они содержали дешевую плохонькую столовую, помещавшуюся в хибарке, сооруженной из ржавой жести от старых керосиновых бидонов, а рядом была ночлежка.

— Можно мне сойти, Моррис? — спросила миссис Гауг.

— Подожди, я помогу тебе, — пробурчал Моррис.

— Нет, я сама.

Салли передала ему через колесо туго набитый саквояж и два-три свертка. Моррис с тревогой следил, как она поднимается, повертывается спиной и осторожно расправляет юбки. Затем она нащупала носком подножку и легко спрыгнула наземь, показав заинтересованным зрителям только стройную лодыжку и запыленный черный башмачок.

Моррис был, видимо, очень доволен, что она так ловко и аккуратно это сделала. Он настоял на том, чтобы самому перенести ее саквояж и свертки в лавку.

— Нет, право же, — возражала Салли, — они совсем не тяжелые.

Фриско и остальные свидетели этой сцены весело усмехались. Их до смерти забавляла необыкновенная важность, с какой держался Морри Гауг.

Салли тоже не могла удержаться от улыбки и, следуя за Моррисом, бросила быстрый взгляд на мистера де Морфэ.

— До свидания, — сказала она чинно.

Моррис познакомил жену с хозяевами. Пристройка оказалась всего-навсего навесом из жердей, переплетенных ветками. Сверху были насыпаны сухие листья. Здесь стояли колченогая деревянная койка с натянутой на ней мешковиной и деревянный ящик, на котором можно было сидеть, но этим вся обстановка и ограничивалась; Моррис обещал принести из лагеря плед и повесить его на веревке перед входом, чтобы Салли могла иметь хоть какой-то отдельный уголок. Она поняла, что ей предстоит жить здесь, пока Моррис не устроит ее иначе.

— А что я буду делать, если пойдет дождь? — спросила она, растерянно оглядываясь.

— Ради бога, без капризов, — раздраженно ответил Моррис. — Дожди здесь никого не пугают, у нас и так их слишком мало. Я, во всяком случае, постараюсь построить тебе какую-нибудь хибарку до начала дождей.

Он вышел и принес из повозки ее жестяной сундучок, потом заявил, что ему надо напоить лошадей и отправить их в ночное. А после этого они с Салли пойдут в столовую и чего-нибудь поедят. Лучше подождать немного, сейчас там полным-полно. Он предупредил миссис Баггинс, чтобы она оставила им тушеного мяса и горячего пудинга.

Салли села на свой жестяной сундучок. У нее разболелась голова, она чувствовала себя усталой и подавленной.

— Мне хочется только чашку чая, — сказала она уныло. — Ах, Моррис, почему мы сразу не поехали к тебе в лагерь? Я бы там очень скоро все прибрала, и нам было бы гораздо удобнее, чем здесь, где столько народу. Я бы стала готовить для тебя и…

— Разреши мне знать, что для тебя лучше в Хэннане, — холодно ответил Моррис. — Ты не представляешь себе, какой сброд стекается сюда со всех концов света. Не забывай, что ты женщина.

— Но, Моррис, — возразила Салли, — ко мне в Кулгарди относились с величайшим уважением. Все говорят, что старатели — очень порядочные люди.

— Все это мне известно, — нетерпеливо нахмурился Моррис. — Я лучше тебя знаю, что такое золотые прииски. В первое время так действительно было в Кулгарди; но в Хэннане совсем не то. Здесь люди гораздо грубее и жаднее на золото. Иначе и быть не может. Ведь сюда съезжаются подонки общества всего мира. И почему ты не могла жить тихо и мирно в Южном Кресте, вместо того чтобы тащиться за мной!

— Но ты оставил меня одну почти на два года, — напомнила ему Салли. — И все это время ты думал, что я живу там тихо и мирно?

— Разумеется.

— Ты просто никогда об этом не думал.

— Ах, перестань, пожалуйста. Салли, — вспыхнул Моррис. — Не будем начинать все сначала. Если бы ты знала, что мне пришлось здесь вытерпеть, ты поняла бы. Я уходил с Фриско на разведку на целые месяцы. Однажды, на обратном пути, мы чуть не умерли от жажды…

— Ох, Моррис!

— Слушай, моя дорогая, — Моррис сел на ящик рядом с ней. — Я дурно поступил с тобой, знаю. Мне следовало писать тебе, следовало наведаться домой, чтобы посмотреть, как ты живешь. Но эта золотая лихорадка овладевает человеком, как болезнь, и он совершает поступки, о которых никогда в нормальном состоянии и не помышлял бы. Мы все здесь немножко сумасшедшие. Мы не можем ни говорить, ни думать о чем-нибудь ином, кроме золота. Пойми, я видел сотни людей, которые находили богатство, а мне ни разу по-настоящему не повезло. Ну да, один раз я получил свою долю за участок, где мы работали с Динни Квином и Олфом Брайрли. Но я купил верблюдов и продовольствие и отправился на разведку с Фриско, надеясь удвоить то, что я имел, а потерял все. Говорят, если человек неутомимо ищет золото, он непременно найдет свое счастье. Значит, настанет день, когда и я найду свое. Тогда мы отряхнем от ног своих прах золотоносных полей и поедем путешествовать вокруг света…

— Как это было бы чудесно, — вздохнула Салли, увлеченная его мечтами.

— Вот ради чего я работаю. Вот чего я добиваюсь.

Моррис встал. Он весь дрожал от сдерживаемого волнения:

— Я хочу вернуться на родину и жить в достатке до конца моих дней. Стоит того, чтобы потрудиться и потерпеть здесь некоторое время, если потом у нас будет денег сколько угодно. Я хочу доказать моему старику, что блудные сыновья иногда возвращаются миллионерами и могут восстановить богатство семьи.

— Ах, Моррис! — Салли была ослеплена картиной будущего.

— Другим это удавалось, почему же не удастся мне?

Окрыленный надеждами, Моррис казался помолодевшим, полным энергии и веры в свои силы.

— Вот, — сказал он, — посмотри-ка! — Он вытащил из кармана бумажник и развернул перед ней плотный лист бумаги. — Это акции нового рудника, который открывается на участке Брукмена. Один опытный горняк, мой знакомый, уверяет, что этот рудник будет одним из самых богатых на здешних приисках.

Салли посмотрела на документ; потом Моррис сложил его и сунул обратно в бумажник, а бумажник бросил на ее жестяной сундучок.

— Лучше спрятать это подальше, — сказал он, оглянувшись. — Тут надо быть очень осторожным.

Люди то и дело мелькали перед их навесом — старатели и погонщики-афганцы, входившие и выходившие из лавки. Пришли и туземки, чтобы посмотреть на белую миссис; они встали перед ней, разглядывая ее и ухмыляясь. Моррис так сердито закричал на них, что они рассыпались, словно стайка вспугнутых детей. Из сумерек вынырнул щуплый рыжеватый паренек в брюках, закатанных выше колен и с остатками белой рубашки на загорелых плечах.