Катарина Причард - Девяностые годы

Салли хлестнула свою клячу. Она торопилась пересечь пустынную равнину до наступления сумерек. Пока Салли разговаривала с Вайолет, кобыла ползла, как черепаха. Если она теперь захромает, будет очень плохо. Салли радовало, что Вайолет доверилась ей. И она надеялась, что девушка послушает ее совета. Она так молода и вместе с тем рассуждает как взрослая; так трезво смотрит на жизнь и все же сбита с толку своей любовью к Чарли.

Хоть бы ей повезло, она могла бы стать знаменитой певицей, думала Салли. У нее, бесспорно, прекрасный голос, и если обстоятельства сложатся благоприятно, она создаст себе славу. Но вырвется ли она когда-нибудь из этого дрянного трактира, из атмосферы необузданных страстей, которые разжигает этот пустынный, спаленный солнцем край?

Мысли Салли были так заняты судьбой Вайолет, что она не замечала дороги. Закат уже пылал, а горный кряж все еще неясно маячил вдали, когда вдруг она поняла, что темнота наступит раньше, чем она доберется до Лощины Кона. Но она видела на горизонте знакомое нагромождение валунов и знала, куда надо держать путь.

Небо окрасилось в лиловые, затем в зеленые тона; вспыхнули первые звезды; Салли начала тихонько напевать под размеренный шаг кобылы, которая, несмотря на усталость, шла теперь бодрее, так как чуяла конец путешествия.

Салли не чувствовала себя чужой в этих необозримых таинственных просторах. Ведь это все та же Австралия, говорила она себе. Правда, здесь все совсем иначе, чем в южных лесах, где она выросла. Но это тоже ее родина, и здесь она дома. Она доказала Моррису, что может быть самостоятельной, и не боится этого. Ей не терпелось рассказать ему все, что она слышала о походе на Лейк-Дарлот, и как она пила чай у миссис Джиотти.

«Первая любовь — не последняя, Вайолет!» Все-таки странно, почему она это сказала? И почему эти слова то и дело приходят ей на ум?

Когда лошадь, спотыкаясь, перевалила гору и начала спускаться, Салли соскочила наземь и повела ее под уздцы. Немудрено было и заблудиться в такой темноте. Она громко позвала Морриса, и он издали ответил ей. Увидев пламя костров в Лощине, она очень обрадовалась. А вот и Моррис идет встречать ее с фонарем.

— Ах, милый, как хорошо опять быть дома!

Пока Салли ездила в Кэноуну слухи о походе на Лейк-Дарлот уже дошли до Лощины Кона. Всего пять-шесть человек еще искали россыпи на своих участках, да и те за последние недели добывали всего лишь по нескольку унций. Поэтому они немедля вытащили столбы, скатали палатки и одеяла и приготовились пуститься в путь.

Весть о походе привез агент одного английского синдиката. Он ездил осматривать участок Тома Дойля и Биссенджера на северо-востоке и решил также взглянуть и на Лощину Кона. Месторождение заинтересовало его, и он уплатил Мак-Гину и его товарищам сто фунтов за их участок; Моррису с Коном он предложил сто фунтов за россыпь и триста фунтов за участок под разработку руды.

Кон ухватился за это предложение. Он хотел отправиться в Дарлот, и хотя Моррис полагал, что следовало бы дождаться более высокой цены, он в конце концов согласился с тем, что и это хорошо: ведь залежь оказалась очень бедной. Россыпное золото в Лощине было, по всей видимости, почти исчерпано. А главное — Моррис не меньше Кона жаждал попасть на Лейк-Дарлот.

На другое утро Кон поднялся чуть свет и привел своих лошадей. Салли помогла Моррису снять палатки, уложить грохот в повозку и погрузить на нее инструменты и лагерное снаряжение. Она тоже рада была расстаться с этим голым, унылым местом, с угрюмым кряжем, мертвым озером и необозримой выжженной солнцем равниной. Ей, так же как и мужчинам, хотелось поскорее собраться и выступить. Через час они с Моррисом уже шагали вслед за Коном по спекшейся глине.

Кон ехал впереди на верховой лошади, а за ним плелась вьючная. Салли и Моррис шли рядом со своей повозкой. На повозку им пришлось погрузить опреснитель, который они разобрали, остановившись у озера. Они очень беспокоились, вытянет ли кобыла такой груз: ведь она только накануне прошла весь путь туда и обратно.

— Ничего, вытянет, — заявил Моррис, который был настроен оптимистически. — Она умница, наша старушка, так же как и ты, моя дорогая.

Салли рассмеялась:

— Разве я похожа на старую клячу?

— Не совсем. У тебя нет одышки и не дрожат коленки, — согласился Моррис. — Но ты так же честно готова тащить тяжелый груз.

— Моррис! — воскликнула Салли, обрадованная похвалой мужа.

— Лощина Кона — самый трудный лагерь, какой мне приходилось видеть, — сказал Моррис. — И никогда я не встречал такого враждебного отношения к себе со стороны старателей, как здесь. Кончено, мы с Коном сами виноваты: обошли правило. Но в общем мы не в убытке. Вот увидишь, скоро акции Лощины Кона будут выпущены на рынок по фантастической цене и какой-нибудь английский биржевик наживет на этом тысячи.

— А другие разорятся?

— Это неизвестно. Может быть, здесь окажется больше золота, чем мы думаем, если заложить шахту и разработать руду. И тогда мы будем ругать себя за то, что продали участок.

— Я рада, что мы выбрались оттуда.

Солнечные лучи обжигали их. Пот струился по лицу Салли. Пыль, вздымавшаяся из-под колес повозки и из-под ног Салли, оседала на ее коже и одежде.

— Там, куда мы идем, будет хуже, чем в Лощине Кона, — хмуро заметил Моррис. — В сущности, тебе нельзя туда ехать.

— Но, Моррис… — Салли не могла скрыть своего огорчения.

— Ты могла бы поехать на время к Олфу и Лоре, или к Мари Робийяр, или пожить у Фогарти, но только не в качестве служанки. Я больше не допущу этих глупостей.

— Нет, — решительно заявила Салли. — Я могу прожить у Лоры или Мари самое большее неделю, а ты будешь в отлучке несколько месяцев. Почему мне нельзя ехать с тобой на север, Моррис? Кон говорит, что я управляюсь в лагере не хуже мужчины.

— Знаю, — нехотя согласился Моррис. — Ты отлично все выдержишь.

— Сэнди Галлахер повсюду возит с собой жену, — настаивала Салли. — Она была и в Курналпи, и в Финише.

— Я не Галлахер, и ты не такая дюжая дылда, как «Сара-Господи Помилуй».

Несколько минут они шагали молча. Потом Моррис, покосившись на опечаленное лицо и поникшие плечи Салли, сказал негромко:

— Хватит и того, что я притащил тебя сюда, Салли. Я просто не могу больше видеть, как ты плетешься вот так, измученная, грязная, и все стараешься быть веселой и бодрой.

Он посмотрел на нее взглядом, полным глубокой любви и нежности, так редко пробуждавшихся в нем. И глаза Салли расширились, когда она ответила на этот взгляд.

— Я не хочу разлучаться с тобой, Моррис, — воскликнула она, — мне всюду хорошо, лишь бы быть вместе. Даже здесь, в жаре и пыли.