Герберт Розендорфер - Великие перемены

— Понимаю, — сказал я. — Но мне очень хотелось бы знать: почему Ка Ма'с укутывает свою голову и почти все лицо в паклю? Он что, мерзнет, как и ты?

— Что, что? — переспросил Хэн Цзи.

— Посмотри-ка, вся голова в пакле. Хэн Цзи засмеялся.

— Это не пакля, это борода. Знаменитая борода Ка Ма'са. Раньше даже насчет его бороды запрещалось шутить.

Мы решили немножко пройтись, чтобы слегка согреться. Мы гуляли, наверное, с полчаса, потом опять нашли скамейку в парке у маленького озера. Почти идиллического. Почти. Все еще сильно воняло. Я не знал, исходила ли вонь из воздуха или от Хэн Цзи.

— А ты? — спросил потом Хэн Цзи. — Ты ведь не отсюда?

— Я с задней стороны Луны, — сказал я и принял серьезный вид.

Хэн Цзи рассмеялся.

— В наших кругах, — сказал он и еще раз рассмеялся, — в наших изысканных кругах не расспрашивают, откуда человек пришел и куда он направляется. Очень хорошо: ты — Человек-с-задней-стороны Луны. И где ты ночуешь?

— Честно говоря, — начал было я, но не закончил, потому что Хэн Цзи опять прервал меня своим смехом, а потом сказал:

— Я так и думал. У тебя есть деньги?

— Немного, — ответил я.

— Это значит: все-таки есть. А у меня совершенно ничего. Я делаю тебе предложение. Пойдем пропустим, а потом я позабочусь о том, чтобы ты смог переспать где-нибудь в сухом месте.

Я согласился. Я подозревал, что мы не будем пропускать ни повозки Ma-шин, ни особо тучных дам. Скорее всего речь шла о поэтическом описании посещения какой-нибудь харчевни и потреблении там же одного — а скорее всего многих пенящихся напитков. Так оно и было. Хэн Цзи притащил меня в находящуюся довольно-таки далеко отсюда харчевню в одном их тех домов, которые вес-си еще не успели купить и отремонтировать. Улица была мрачной и покрытой мусором. Дом, в котором находилась харчевня, похоже входил в число тех, которые должны были вскоре обрушиться. Но сегодня, на что я от всей души надеялся, он еще постоит. Хэн Цзи выпил много маленьких плошек с прозрачной, но пахнущей раздавленными клопами, слегка маслянистой жидкостью. Я пригубил из такого же сосуда. Тотчас перед моими глазами опустился черный занавес, который очень быстро перекрасился в зеленоватый цвет. В моей голове завертелись красные, потом желтые и под конец белые огненные колеса, породившие такой шум, будто точат ножи. У меня перехватило дыхание. Предположительно, я был некоторое время без сознания; когда я снова пришел в себя и занавес снова поднялся, Хэн Цзи не моргнув глазом, пил уже четвертую «маленькую» (как потом подсчитали). Он выпил еще восемь «маленьких», отчего его речь стала слегка неотчетливой. В остальном же он почти не изменился и еще мог идти прямо.

— Железная тренировка, — объяснил он в ответ на мой вопрос, не падает ли и перед ним черный занавес.

Платить пришлось, естественно, мне, так как Хэн Цзи еще раньше сказал, что денег у него нет. Я располагал теперь лишь остатком моих утешительных денежных бумажек.

Спотыкаясь, мы вышли на улицу. Хэн Цзи распевал красивые песни, разносившиеся далеко в ночи, но не вызывавшие у людей в домах единодушного одобрения. Совсем близко от моей головы пролетела кухонная посуда. Однако вскоре мы пришли в открытую местность с деревьями, кустарниками и оградами. Дороги развезло (как и у нас).

Тут я должен высказать одно наблюдение, которое сделал, глядя наружу еще из железной трубы: Красная Тарелковая провинция была прямо-таки покрыта слоем невыразимо отвратительных маленьких дощатых сарайчиков, стоявших посередине чего-то, что с трудом можно было бы назвать садами. В этих так называемых садах вокруг сараев громоздилась всякая нечеловеческого вида рухлядь. Очень толстые люди с похожими на червяков детьми и собаками, похожими на диванные валики, крутились между будками или скребли какими-то загадочными приборами траву. Да-чжа, объяснил мне Хэн Цзи. Вот как, оказывается, называются эти сараи и сады. Они являются гордостью ос-си.

— Однако, тсс, — сказал он. — Обычно они здесь на ночь не остаются, но кто их знает…

Некоторое время мы крались между «да-чжа». Было ужасно темно, и я много раз попадал ногами в грязные ямы, но Хэн Цзи с уверенностью сомнамбулы вел меня вперед и привел-таки к крепкого вида и большей размером, чем все остальные «да-чжа», в которую мы проникли через окно.

Мы улеглись.

Поскольку меня интересовали взаимосвязи в истории стран большеносых, я стал всячески расспрашивать Хэн Цзи. Так мне удалось узнать, что во времена Красной провинции и героя Хо Нэйге не разрешалось выезжать за пределы страны по собственному желанию. Лишь однажды Хэн Цзи было позволено съездить в Черную провинцию.

— И что же? — спросил я.

— Там даже трава зеленее, — пробурчал Хэн Цзи.

К сожалению, он там услышал тот самый анекдот, который и привел его потом в тюрьму. Ты, конечно, спросишь, что это такое: анекдот. У нас ничего подобного нет. Анекдоты, это короткие рассказы, которые большеносые считают смешными. Они известны в трех видах: они комментируют или политические обстоятельства, или половую жизнь, или всеобщие неприятности. Насколько мне удалось понять, в основе их почти всегда лежит злорадство, проливающее яркий свет на душевную структуру большеносых. Анекдоты рассказываются повсюду, избежать их не удастся; самыми опасными являются так называемые «остряки», которые пристают к тебе, чтобы рассказать якобы новейший анекдот, хочешь ты его слушать или нет.

В Красной провинции, заметил Хэн Цзи, ходили анекдоты про высших. Поскольку высказывать неподобающим образом свое мнение о начальниках было весьма опасно, анекдоты были единственной возможностью дать волю своему негодованию. Само собой разумеется, подобные анекдоты были запрещены и не должны были попасть в уши упомянутым надсмотрщикам. Рассказывали ли сами надсмотрщики в свою очередь анекдоты, не предназначавшиеся для ушей надсмотрщиков за надсмотрщиками, Хэн Цзи известно не было. Он полагал: скорее всего нет. Герой Хо Нэйге не рассказывал анекдотов, сказал Хэн Цзи. В это я охотно верю. Насколько я могу судить по его портретам, которые мне удалось увидеть, в его случае речь шла о мизантропе с перекошенным от злобы лицом, похожего на старательного ученика, который однако ничего не добился и досадует на гениального лентяя, сидящего рядом с ним на одной парте.

О Хо Нэйге рассказывали одну короткую смехо-историю, которую Хэн Цзи услышал в Черной провинции и на свою беду пересказал в Красной:

Как при случае поступают все владыки — и у нас с тобой, утверждают, происходит то же самое, — Хо Нэйге переоделся, наклеил делающую его неузнаваемым бороду и отправился бродить по столице, чтобы выяснить, что в действительности думают о нем подданные. В одной из харчевен он встретил одного человека и спросил его: «Скажи-ка, что ты думаешь о Хо Нэйге?» Спрошенный испугался, оглянулся вокруг, вытащил переодетого Хо Нэйге наружу, еще раз оглянулся, затолкал его в укромный уголок между домами, в испуге убедился, что его никто не сможет услышать, и прошептал: «Я считаю его не таким уж и плохим».