Герберт Розендорфер - Великие перемены

Одной из сестер оказалась та самая дама, что дала мне записочку.

Прямо на следующий день я отправился к господину ходатаю Кси — да, такого я поистине не ожидал. Сначала он был холоден и деловит, если не сказать недружелюбен; спросил меня, действительно ли я господин Гао-дай, друг умершего; да, ответил я, и тогда он протянул мне бумажный конверт. Там находится, сказал господин Кси, один письменный документ, который сестра господина Ши-ми нашла среди вещей своего брата. Я взял этот конверт, поблагодарил его и хотел было удалиться, как господин Кси, внезапно улыбнувшись, вытащил из ящика своего письменного стола какую-то книгу, протянул мне и спросил:

— Знаете ли вы, что это?

У меня чуть было не остановилось сердце. И что же было напечатано на крышке переплета? «Письма в древний Китай».

— Ваше имя Гао-дай? — спросил господин ходатай Кси.

Я раскрыл книгу. Язык у меня прилип к гортани, я не мог вымолвить ни слова. Это были переведенные на язык большеносых, мои письма к тебе — тогдашние! С указанием моего полного имени.

— Я надеюсь, — сказал я, когда мой язык снова принял нормальное положение, — что эту книгу прочитало не так много человек.

— На сегодняшний день продано десять раз по сто тысяч таких книжек.

— О! — выдохнул я. — Однако Гао-дай чрезвычайно распространенное имя, — солгал я и быстро распрощался.

О мой любезный Цзи-гу, храни мои послания в тайне, если они дойдут до тебя. Я не хочу, чтобы они впоследствии разлетелись среди большеносых в виде вот таких книжек. Дело в том, что они настолько чувствительны, эти большеносые, что, возможно, посчитают себя сильно уязвленными тем, как я описываю их мир. А мне не хотелось бы быть невежливым.

Дорогой друг, плохое и хорошее как всегда перемешиваются. Что говорит мудрец у пурпурных ворот? «Едва получишь в руки чашу чистой воды, как туда падает отвратительная оса. Но если ты из-за дождя не выйдешь из дома, ты не найдешь на дороге слиток золота». [56] Первоисточник цитаты не указан. — Примеч. издателя.

Если бы ты увидел сейчас меня, сидящего в городе, называющемся Бо-цзен, [57] Бо-цзен — г. Больцано (нем. Bozen) — город на севере Италии, в области Трентино-Альто-Адидже, административный центр провинции Больцано. До 1918 г. эта часть территории принадлежала Австрии, с 1918 г. отошла к Италии. Население в основном немецкоязычное. — Примеч. пер. ты бы растаял от сострадания. (Хотя, может статься, твое положение еще хуже.) Рядом со мной храпит слепой Ло-лан, и, как ты догадываешься, идет дождь.

Но по крайней мере здесь не так холодно, потому что город Бо-цзен находится южнее в равной степени как громадной, так и непривлекательной горной цепи, которая по мнению некоторых большеносых отделяет населенные области этой части земли от — по климатическим причинам — не населенных и слегка сдерживает мрачные ледяные ветры, дующие с севера.

Я сижу здесь в одном из Му-сен, который, по правде говоря, закрыт, но хитрый Ло-лан… об этом позже.

По крайней мере мы не мокрые. На улице темно. Наружный свет сюда почти не проникает. Я сижу, скрючившись, в самом светлом месте и пишу эти строки. В животе бурчит. Ло-лан заснул. Возможно, сказал он, ему приснится, что он сыт. Последнее, что нам удалось съесть, был запеленутый в железо гороховый суп. Железо мы, конечно, не ели, а использовали его в качестве столовой посуды. Ло-лан подогрел суп в парке на костре из хвороста. По счастью, мы уже кончили есть, когда подошли две ищейки и стали нас прогонять. Это, как ты видишь, неблагоприятные стороны моего положения. Благоприятная же сторона покоится на надежде, а надежда на том, что было написано в документе, полученном мною от господина ходатая Кси.

Я раскрыл конверт сразу же под воротами, ведущими к огромному Дворцу ходатайств. В конверте лежал лист бумаги, написанный господином Ши-ми. Я сразу узнал его почерк. Это было неоконченное письмо доброго человека, адресованное мне. Писать его он начал еще в Ю-Э-Сэй. Очевидно, он взял его в свое, к сожалению, оказавшееся последним, путешествие на Летающем Железном Драконе, хотел закончить его в Минхэне и отправить мне. Что меня тронуло до глубины души, так это следующие строчки: «Мы договорились встретиться в Либицзине, но из опасения, как бы эта важнейшая информация не прошла мимо вас, я пишу это предваряющее письмо». Как будто он уже все предчувствовал.

В том самом городе, писал господин Ши-ми, куда он ненадолго приехал, чтобы повидать своего коллегу, он узнал от него, что я должен поехать в некий город Л'им, [58] Рим. — Примеч. пер. расположенный южнее великих гор, где с высокой долей вероятности, граничащей с полной уверенностью, в определенной библиотеке — он дал мне ее точное название — я найду необходимую мне книгу. И это еще не все: в следующем месяце в Л'им отправится известный ученый «Высокий Павильон», который может быть мне полезен.

С этим известием я опять поехал на передвижной железной трубе в Либицзин. Мне было ясно, что я снова остался без денег. Великодушный договор с господином Ши-ми относительно ссуды закончился с его смертью. Даже если бы я открыл свое истинное происхождение, кто бы мне поверил? У кого бы я вызвал столь великое доверие? Остатка моих денег хватило лишь на покупку подтверждающей бумаги для путешествия обратно в Либицзин.

Я забрал из Гоу-тел свои оставшиеся вещи, продал все, в чем остро не нуждался — но, конечно же, не компас времени, хотя за него можно было бы получить невероятную сумму. Я не хочу докучать тебе описанием утомительных усилий, которые я должен был предпринять, чтобы продать свои пожитки. Зачастую это было больше, чем просто унизительно, а получил я немного. Но все же железный резерв для путешествия в Л'им я собрал и вознамерился отправиться туда немедленно, хотя бы и пешком. Но ведь бывают счастливые стечения обстоятельств? Бродя по Либицзину и предаваясь самым мрачным мыслям после того как продал, так сказать, за пригоршню монет свое прекрасное, теплое и, собственно, совершенно новое пальто, отчего и сам Либицзин представлялся мне мрачным и угрюмым, я вдруг услышал: «Ах ты несчастный ки-тай-цзы!»

Я обернулся. На низкой каменной ограде сидел какой-то человек, закутанный в тряпки: то был не кто иной, как слепой Ло-лан.

— Как ты меня узнал? — спросил я.

— Я тебя учуял, — ответил он.

— Разве я воняю? — спросил я.

— Нет, — сказал он. — Но я могу учуять всё и всех, а уж тем более того, кто испускает хорошие запахи.

— Достойно восхищения, — сказал я.

— Да, — ответил он, — но по мне уж лучше бы быть зрячим.

— Прошу прощения, — сказал я и подсел к нему.

— Что, плохи твои дела? — сказал он.

— Ты это тоже учуял? — спросил я.