Ричард Йейтс - Холодная гавань

— Как это мило, Фил! — воскликнула она. — Ты такой внимательный. Надо же, помнишь. — Но, с его позволения, сразу от лакомства отказалась, а предпочла положить батончики в холодильник, чтобы они дошли до нужной кондиции. — А себе ты, конечно, ничего не купил.

— А вот и нет. Еще как купил. Гляди!

— Ух ты. Какой красавец. Боюсь, что я с моими длинными ногтями не сумею вытащить лезвия. Ты не возьмешь на себя эту почетную обязанность, дорогой?

Он извлек с помощью большого пальца оба лезвия, длинное и короткое.

— Класс. А больше двух и не надо. Если бы тут были разные другие, как в скаутском ноже, они бы только путались под руками, нарушая существующий баланс, правда? А так он идеально подходит для игры в ножички. И смотрится лучше, и приятнее на ощупь.

— Да, наверно, — согласился он, забирая вещицу. — Я об этом как-то не думал.

— В одиннадцать лет ты был лучшим в квартале по игре в ножички. Побить тебя в такие игры было практически невозможно.

— Если тебе сейчас так кажется, я спорить не буду, — сказал он. — По мне, мы в ножички толком и не играли — просто выяснили, что бывают разные хватки. Мы, скорее, играли в игру. Так было с ножичками и со всем остальным, и со спортивными играми тоже. По крайней мере, про себя могу так сказать.

— Неправда, Фил. Ты всегда играл по-настоящему. Вспомни тач-футбол, [3] Облегченная версия американского футбола, в которой с соперником не вступают в рукопашную, а ограничиваются касанием. когда мы жили в Морристауне.

Я видела своими глазами, так что можешь мне не говорить.

— Рейчел, прекрати, а? Тач-футбол, сказала тоже. Я только делал вид, что играю, вот и все, а остальные мне подыгрывали.

Но она так серьезно настаивала на своем буйно разыгравшемся воображении, что под конец он сдался. По части каких-то важных для него воспоминаний Рейчел была не лучшим собеседником.

На следующий день, под вечер, когда Эван пришел домой с работы, Фил как раз собирался подняться наверх и умыться перед тем, как отправиться на свое ночное дежурство, однако его в последний момент успела перехватить сестра.

— Фил! Ты показывал Эвану свой нож?

И вот, как застенчивый подросток, он уже предъявляет шурину свою игрушку для высочайшего одобрения.

— Мм. Симпатичный, — покивал Эван.

Теперь Фил мог спокойно ретироваться; он начал подниматься по лестнице, но его остановила долетевшая до слуха фраза, в которой звучала не то озадаченность, не то издевка.

— Ему правда уже есть шестнадцать?

— Разумеется, — с негодованием отозвалась Рейчел.

— Ну и дела, — продолжал Эван. — В его возрасте я уже трахался с девчонками.

— Эван!

Фил умывал лицо с видимым спокойствием, словно решив проигнорировать выпад в свой адрес и таким образом не позволить испортить себе настроение, но уже через минуту он надолго задумался, спускаться ли ему вниз в своей шоферской фуражке. В результате он принял компромиссное решение: сунул ее в боковой карман так, чтобы торчал наружу козырек из натуральной кожи, — то был вызов или, говоря иначе, знак того, что он выше всех этих насмешек. Так он продефилировал через гостиную и вышел из дома, где его ждал велосипед, стоящий на упоре. И только часом позже, обращаясь к проволочному ограждению, за которым плескалась вода, он высказался вполне громко:

— Иди ты, Шепард, знаешь куда? Ничего, погоди, сукин кот. Недолго тебе осталось надо мной смеяться.

— Дорогой, ты позавтракаешь дома или возьмешь с собой? — спросила Рейчел мужа.

— Наверно, с собой, — ответил Эван. — Так будет проще.

Это была та суббота, когда он проведывал свою дочь, и в такие утра Рейчел не знала, как себя вести. Если непринужденно и жизнерадостно, то может выйти слишком непринужденно и слишком жизнерадостно; но, пожалуй, еще большей ошибкой было бы показать, что она весь день будет терзаться одиночеством и ревностью. Она робела встречаться взглядом с мужем, как будто она с ним только что познакомилась; а позже, когда за ним закрывалась входная дверь, вместе с беспомощностью она каждый раз испытывала неожиданное чувство облегчения.

Родители Мэри Донован перебрались на южный берег четыре года назад, поближе к заводу «Грумман эйркрафт», где работал мистер Донован, и нельзя отрицать, что в их отношениях с Эваном Шепардом наметилось охлаждение. Их новый дом выделялся хорошо утепленной зимней верандой, и в последнее время, включая нынешнее утро, им удавалось избегать какого бы то ни было контакта с бывшим зятем: не успел он подняться по каменным ступенькам крыльца, как внешняя сетчатая дверь слегка приоткрылась и наружу выскользнула Кэтлин, уже одетая для прогулки, и с криком «Папочка!», с разлетающимися во все стороны руками, ногами и волосами, бросилась ему навстречу, а он, присев на корточки, сграбастал ее в охапку. Когда же он снова поднял глаза, то разглядел только машущий белый рукав в недрах дома, за проволочной сеткой, — что-то вроде силуэта рыбы в мутной воде. Он даже не мог бы сказать, кто ему махал, мистер или миссис Донован, однако смысл этого жеста был ясен: признание совместной ответственности, и не более того.

— Какая красотка, — сказал Эван. — У тебя новое платье?

— Ага. Мама купила в Нью-Йорке.

— Здорово.

От других отцов ему приходилось слышать, что семь лет — это «хороший возраст для девочки», и вот сейчас как-то сразу стало понятно, что они имели в виду. На расстоянии Кэтлин могла производить впечатление субтильной и нескладной, но, держа ее в объятиях, он ощущал приятную силу и точно знал, что в этом теле бьется здоровое юное сердце. А кроме того, семилетние девочки, кажется, безоглядно любят своих отцов, что тоже радовало.

— Какой у нас на сегодня план? — спросил он, осторожно ставя ее на дорожку и беря за руку. — Все, что ты хочешь.

— Мне все равно, — ответила она. — Решим по дороге?

После того как они устроились в машине, он предложил ей несколько вариантов на выбор.

— Можем проехаться вдоль южного берега и посмотреть на большие волны, накатывающие на пляж.

А хочешь, — кажется, у меня хватит бензина, — можем добраться до самого Монток-Пойнта, где стоит маяк; там между нами и Европой будут только океан и сотни чаек, которые устроят жуткий галдеж.

— Хорошо, пап. — Она потерла ладошки, держа их между своими стройными ногами. — Это будет здорово.

Между часом и двумя, когда они уже приканчивали обед из морепродуктов на бумажных тарелках в ресторанчике под открытым небом, Эван посчитал, что сейчас самое удобное время задать дочери несколько прямых вопросов про ее мать.

— У нее все хорошо, — сказала девочка, выскребая из крабового панциря жирными пальцами последние крохи. — Она устроилась на новую работу, и ей там очень нравится.