Никколо Амманити - Как велит бог

— Не многовато ли травки вы курите?

Фабиана, как пес, который наложил на ковер, отпрянула к стене и с улыбкой, от которой чуть не вывихнула себе челюсть, фальшивым голоском выдала:

— Что? Извини, я не поняла.

— Не многовато ли травки курите?

Фабиана открыла рот в надежде произнести что-нибудь осмысленное, но ничего не получилось, тогда она закрыла рот и помотала головой.

— Знаю... это ваше дело, и я уверена, что... что вы достаточно умные девочки, чтобы вовремя остановиться. На траву так легко подсесть... И потом будет трудно сосредоточиться в школе... Извини, что лезу с этим... Обычно я не вмешиваюсь.

"Представляю, чего ей стоило завести этот разговор", — подумала про себя Фабиана.

— Честно говоря, я немного обеспокоена. В последнее время с Эсмеральдой невозможно разговаривать. Она отвечает мне с такой путающей злобой... Вечно сердита, будто я ей сделала невесть что. Я только хотела сказать, что, если вы будете слишком много курить траву, в вас начнет нарастать отчуждение, мир станет казаться тесным и удушливым... Может, вам стоит попытаться больше бывать в компании, не сидеть все время в одиночестве, взаперти в этой...

Фабиана, разинув рот, ошеломленно взирала на нее, как ребенок на меняющего цвет хамелеона.

"Тесный и удушливый мир".

Вот именно. Мать Эсмеральды потрясающе точно выразила ощущение, которое она с некоторых пор носила в себе и от которого ей делалось плохо.

"Тесный и удушливый мир. Из которого ты должна вырваться, как только окончишь школу. Поезжай в Америку, в Рим, в Милан, куда хочешь, но ты должна сбежать из этого тесного и удушливого мирка"

Почему стоящее перед ней сейчас чуткое, прекрасное существо было матерью Эсмеральды, а не ее? Почему ей так не повезло — быть дочерью женщины, широтой взглядов мало чем отличавшейся от монашки и годами певшей одну и ту же песню по то, что у папы трудности на работе, поэтому они должны постараться не создавать ему лишних проблем?

"А я? Меня что, нет? Для своей матери я не существую. Вернее, существую постольку, поскольку являюсь частью семьи Понтичелли, и поэтому должна быть послушной девочкой, умницей и милочкой.

Разве не восхитительно иметь мать, которая говорит тебе, что не ее дело, обкуриваешься ты травой или нет?"

Когда ее мамочка обнаружила в кармане штанов крохотный окурок, для начала она изобразила глубокий обморок, затем отвела Фабиану к Беппе Трекке, социальному работнику, и вдобавок попыталась упечь ее в колледж в Швейцарии. И если бы Говнюка жаба не задушила, сейчас бы она куковала в полувоенном интернате где-нибудь в Лугано.

И самое абсурдное, из-за чего ей было особенно паршиво, — то, что Эсмеральда не отдавала себе отчета, насколько ей повезло с матерью. Она хамила ей из принципа. Закатывала глаза к небу. Фыркала.

Фабиана задержалась на секунду в тени коридора, думая, не попросить ли Серену отвезти ее домой. Нет, лучше под дождь, чем показаться ей в таком виде.

С ловкостью подружки Джеймса Бонда Фабиана Понтичелли повернула ключ в замке и вышла навстречу непогоде.

Данило Апреа сжимал обеими руками телефонную трубку, словно это была дубинка.

— Рино, да как я, черт возьми, могу успокоиться? Скажи мне! Этот болван исчез! Мы жутко опазды...

— Придет он. Успокойся! И потом, куда мы опаздываем? Какая к чертям разница, приедем мы на час раньше или позже? — зевая, отвечал Рино.

В желудке Данило Апреа бурлила чистейшая соляная кислота. Он сделал нечеловеческое усилие и не заорал. Он должен успокоиться. Прийти в себя. Сглотнув желчь, жгущую ему пищевод, он жалобно взвыл:

— То есть как это — какая разница? Прошу тебя, Рино, не надо так...

— Не надо что? Ты хоть видел, что на улице творится? Как мы до трактора доберемся? Вплавь? Подождем, пока дождь утихнет, а там посмотрим.

Данило шумно дышал, надувая и сдувая щеки, как Диззи Гиллеспи [32] Выдающийся джазовый трубач. .

— Что там с тобой? У тебя астма? — справился Рино.

— Ничего. Ничего. Ты прав. Как всегда, прав. Подождем.

"Голая ненависть".

Достойная небожителей невозмутимость Рино, этакого мистера Всезнайки, который будет сохранять спокойствие, даже когда марсиане атакуют Землю, больше всего выводила Данило из себя. Как бы ему хотелось вонзить Рино в сердце кинжал, крикнув ему в ухо сто, тысячу раз: "Все ты у нас знаешь, а? Ты совершенно прав, все ты знаешь!"

— Так-то лучше. Успокойся, расслабься. Я жду вас у себя, нам надо поговорить. — И Рино повесил трубку, даже не сказав "Пока"

— Поговорить? О чем? — взревел Данило, схватил пульт и запустил им в стену. Пульт разлетелся на кусочки, и Данило принялся топтать их ногами.

Свинцовое небо лупцевало Четыресыра и его "боксер". Порывы ветра с дождем швыряли его то вправо, то влево, и удерживать мотороллер в равновесии было непросто.

Бурление текущих по дороге ручьев и клокотание изрыгающих потоки коричневой жижи водостоков сливалось в ушах под шлемом в ужасающий грохот.

Не было видно ни зги, так что Четыресыра двигался в сторону дома Данило по памяти.

Ураган выкорчевал с корнем высаженные на тротуаре деревья и разметал их по проезжей части. Большая сосна рухнула на чей-то автомобиль, выбив лобовое стекло.

Это что, самая страшная гроза столетия?

Завтра во всех новостях будут рассказывать о паводках, наводнениях, об обвалившихся зданиях, понесенных сельским хозяйством убытках и о компенсациях. И о том, что пока в долине свирепствовал потоп, банда неизвестных умыкнула банкомат отделения "Итальянского аграрного кредита".

"Мы не только разбогатеем, о нас еще и во всех газетах напишут..."

Все эти дни Четыресыра пытался придумать, что ему делать с такими деньжищами. Единственное, что пришло ему в голову, — купить еще глины, чтобы построить большой замок, и электрическую железную дорогу со стрелками, железнодорожными переездами и станциями, чтобы наладить сообщение между севером и югом вертепа. Пока что путешествия через горы, реки и озера были весьма проблематичны, и строительство железной дороги сослужило бы добрую службу обитателям вертепа.

"А если я устрою тут... эээ..."

Как называется подвешенная к тросу кабинка, на которой поднимаются в гору? Четыресыра не знал, но это не имело значения. В магазине игрушек в "Башнях" он видел такую штуковину, просто дух захватывало. Две кабины из зеленой жести, с черной крышей, с лыжниками Внутри, и всю эту конструкцию приводит в движение настоящий мотор.

"Можно поднимать людей прямо к гроту младенца Иисуса, чтобы им не приходилось идти пешком по..."

Он уже вообразил во всех деталях свою канатную дорогу, ходящую вверх и вниз, когда за забралом шлема, разлинованным в полоску струями дождя, вдали на дороге показался красный огонек.