Александр Щёголев - Вать машу!

И что теперь прикажете делать?

«Не думай о деньгах», — обмолвился тут Женатик. Да как же можно о них, проклятых, не думать…

Обучение в университете оплачивала мать. Между прочим, 75 тысяч рублей в семестр. Плюс платежи за еще несуществующую квартиру, которую строили на Юго-западе по договору долевого участия. Шикарная будет квартира — большущая, в хорошем районе… будет ли? Не рухнет ли эта мечта — вместе со всем остальным?

Вступить в наследство можно не ранее, чем через полгода. Завещания нет, значит, придется ждать: вдруг объявятся другие наследники. Таков закон. А платить надо сейчас. Станут ли в университете ждать шесть месяцев, пока студентка получит право снять деньги с банковского счета матери? Сомнительно. Но если с универом еще есть шанс побарахтаться, попытаться договориться, то фирма-застройщик попросту вычеркнет Машеньку из списка дольщиков, — достаточно два раза просрочить платеж. Так что — ау, новая квартира…

Жизнь развалилась.

Обида обжигала, как кислота.

А еще (представим на миг), что у матери где-то на стороне есть-таки другой ребенок — от одного из предыдущих мужей. Оставила в чужой семье и упорхнула. И вот он (она) является — сводный братик или сестренка. На юридическом языке — наследник с равными правами. И начинает резать обе квартиры, а заодно раскладывать акции на две кучки. Кошмар…

— Нет!!!

Машенька, застонав от стыда, ударила лбом в мягкий подлокотник. «Не сходи с ума, только не сходи с ума…» Разумеется, мать не могла так поступить. Точка. Не будем умножать зло — даже мысленно.

Хотя, оскорбительное предположение насчет второго ребенка — не так уж нелепо. А что, с Неонилы Ивановны станется! Начудила она в жизни изрядно, — и половины, небось, не рассказала. Взять те же акции, с которых их маленькая семья все последние пятнадцать лет кормилась, причем, неплохо кормилась. Мать всю жизнь проработала в Питере, не бывала ни в каком Салехарде или, Боже упаси, Уренгое. Откуда у нее, спрашивается, пакет акций Газпрома? Да, она в начале девяностых работала в дочернем предприятии этого гиганта, однако мало ли кто где работал в те смутные времена? Как известно, «голубые фишки» выставили на обмен в самые последние дни, то есть исключительно для своих, когда простая публика от ваучеров уже освободилась. Получается, мать была «своей»? Очевидно, кто-то ей помог. Может, кто-то из мужей… Хотя, вряд ли это был отец Машеньки.

Короче, темная история… или светлая, с какой стороны посмотреть…

Грохот, раздавшийся в большой комнате, сорвал ее с нагретого сиденья.

Упал альбом с фотографиями, утянув за собой несколько неразложенных пачек. С полки, висевшей над диваном. Часть карточек оказалась на полу, часть попала на тело.

— Да что ж это такое? — растерянно спросила Машенька.

Мать, обсыпанная фотографиями, промолчала. Дочь подошла к кровати, ступая прямо по глянцевым прямоугольникам, и зачем-то подергала полку. Держится крепко. Ничего больше не падает. Но какая сила заставила альбом потерять равновесие? Да, он стоял, а не лежал, — на самом краю, обложкой в комнату, — радуя глаз бархатным тиснением… согласимся, что такое положение не вполне устойчиво… но ведь он стоял так годами!

Теперь альбом валялся на стуле возле дивана — раскрытый, со смятой страницей. Машенька взяла его… и увидела письмо, про которое успела забыть.

Письмо непонятно от кого. Адресованное мертвой матери. Обнаруженное в изуродованном почтовом ящике.

Она принялась читать, нетерпеливо переворачивая листки — первый, второй, третий…

Через минуту она хохотала.

ЭТО — про ее мать? Про утонченную леди, считавшую гордость главным своим достоинством?.. Как жаль, что письмо опоздало. И как жаль, что не удастся понаблюдать за маминой реакцией, — вот был бы спектакль, театр одного актера…

— Знаешь, мамуля, — медленно произнесла Машенька. — Я все-таки ознакомлю тебя с этой эпистолой.

Она без страха взглянула в обвисшее, неподвижное лицо, — нет, не лицо это было, а жуткая маска, обтянутая пергаментом.

— Давай мы с тобой хоть на короткое время выйдем из мира иллюзий, который ты для нас построила. Не возражаешь?

Она вновь начала читать — на сей раз вслух.

« …11 лет! Глубина этой пропасти вызывает головокружение.

Когда Вы мне вчера позвонили, признаюсь, я испытал глубокое душевное волнение. Пожалуй, было бы нелепо подходить к этому волнению с меркой житейской логики. Когда-то я был пленен Вами и пребывал в несказанной сумятице чувств, которые вычерчивали сумасшедшие зигзаги. Трезвые мысли, разумное мышление сменялись безрассудством, отрешенностью от действительности и ожиданием тайного беспокойства.

И вот теперь…

Впрочем, помните ли Вы, с чего началось? С Вашего уязвленного самолюбия. Как же так, все мужчины падают ниц перед Вами, и вдруг нашелся уникум — не обращает ровно никакого внимания. И когда я наконец попал в плеяду Ваших поклонников, Вы не скрывали своего полного и честолюбивого удовлетворения. Увлечение захватило меня с осязаемым волнением, с манящей романтикой. Я был безгранично восхищен блаженством земного великолепия и видением прекрасного будущего.

Чем же сказка кончилась?.. »

«Блаженство земного великолепия…» Каков штиль, каковы сопли! — усмехнулась Машенька. Прямо-таки столетней выдержки…

Она прервалась, вернула исписанные листики в конверт. Все это было как-то глупо, детский сад какой-то. В который раз захотелось плакать, но отчего-то не плакалось… Кем нужно быть, чтобы читать письмо мертвецу? Истеричкой нужно быть, вот кем! Так я и есть истеричка…

Устала.

Она побродила бесцельно по квартире и пришла в свою комнату. Уронила себя на разложенный двуспальный диван (обожала широкие ложа) и занялась напряженным созерцанием потолка.

И опять, как черви, закопошились мелкие поганые мысли.

Ведь можно, можно было написать доверенность в банке, чтобы Машенька получала деньги наравне с матерью! Почему Неонила Ивановна не сделала этого? Не доверяла дочери? Ах, да, она же собиралась жить долго и к тому же — вечно побеждать, а значит, разделить с кем-то ответственность было для нее равносильно поражению. Вот так и получалось: она давала дочери, сколько нужно, платила за обе квартиры, — все сама. Что вам еще надо?.. Завещание?! Никому и в голову не приходило его оформлять. А даже бы и пришло — как матери об этом намекнешь, как попросишь? Язык не повернется. И вправду, зачем писать завещание, если наследница одна-единственная…

Это называется облом.

Но где же их чертов катафалк?! Сказали, полтора-два часа. Прошло уже два — с изрядным довеском.