Эрнст Августин - Хорошие деньги

Позднее он стал устраиваться в зале так, чтобы оказаться между двумя пустыми креслами. Для этого начал ходить на дневные сеансы, когда зал заполнялся не целиком. Детские сеансы – это был уже следующий этап. Скоро ему было мало по одному пустому месту справа и слева, требовалось по два, а потом наступил день, когда и сзади никто не должен был сидеть, равно как и впереди.

Один маленький постыдный эпизод: впередисидящий болтал со своим соседом. Болтал не переставая. Дядя толкал коленом спинку его кресла, пинал ногой по сиденью снизу, кашлял этому человеку прямо в затылок – ничего не помогало, тот продолжал болтать.

Когда зажёгся свет, дядя Августин обнаружил, что его несчастный противник пересказывал происходящее на экране своему слепому соседу. Дядя был пристыжен. Не то чтобы он испытал угрызения совести. Нет, он их, конечно, испытал, но это и в дальнейшем не остановило его.

Завоевание территорий.

Два пустых ряда впереди и два сзади?

Полупустой зал, в котором пустая половина принадлежит дяде? Сидеть в первом ряду, задирая голову и выворачивая шею?

На мой взгляд, ему не надо было принимать всё это так близко к сердцу, ведь кино существует для сопереживания. Вспомните: когда драка, или погоня, или скачки, то восторг сильнее, если и сосед испытывает те же чувства. И вы хлещете друг друга по коленкам, да, и толкаетесь локтями, если угодно. А как иначе.

Но то, что получилось с дядей, лишило его всех этих радостей.

И вот я думаю: а что, если ему в конце концов пришлось довольствоваться только плохими фильмами, которые больше никто не хотел смотреть? На которые никто не ходил?

После таких историй уже не будешь удивляться защитным приспособлениям в доме дяди, я уже намекал на некоторые из них. Вероятно, их можно было бы списать на дядину странность – прогрессирующую странность, уже вошедшую в огорчительно серьёзную фазу – насколько можно было проникнуть в его психику.

Однажды я пришёл домой раньше намеченного, вернувшись с одного из моих обычных городских маршрутов. Сходил я напрасно: у Рунке не появилось за это время ничего нового. Я вернулся домой – и оказался перед запертой дверью.

То есть ключ-то у меня был, и я попытался отпереть дверь, но её почему-то заело или она была заперта изнутри – во всяком случае, она не поддалась. Я звонил. Никакого результата. Как известно, на табличке у двери значились ещё фамилии: Маузер, Хартенберг, Каланке – с отдельными кнопками. Там болтался даже старинный звонок с цепочкой и фарфоровой ручкой, за которую следовало дёргать и на которой было написано «звонок», однако всё это были муляжи, как известно. Единственный слышимый звонок раздавался только от кнопки «Файнгольд», но на этот звонок никто не реагировал.

Что делать! Меня ждали к пяти, но не раньше пяти, а было всего три часа. Виной всему были Рунке, у которых не появилось ничего нового со времени моего последнего посещения как их головного магазина («Модели железных дорог Рунке»), так и их склада в Рамсдорфе. Не то чтобы меня так уж интересовали модели железных дорог – хотя и они тоже, – гораздо больше меня привлекали, так сказать, аксессуары: старинная будка смотрителя, угольный склад с оборудованием, мосты и багажные платформы, вокзалы «Шветцинген» или «Науен». Особенно утончёнными были английские аксессуары – вроде жилого дома, ещё более старомодного, с деталями, которые нам и не придумать.

Но я отклонился от темы. Я прождал перед дверью больше часа. Звонил время от времени, ведь они там могли просто спать и не слышать. Один раз даже потянул за ручку «звонок», на всякий случай, но цепочка, судя по всему, давно заржавела в своём гнезде.

В половине пятого из-за угла улицы наконец показались дядя с госпожой Штумпе, нагруженные пакетами, – вот уж я не думал, что их вид так меня обрадует.

И тогда дядя объяснил мне: когда все жильцы покидают дом, дверь блокируется железным бруском, который перегораживает её изнутри на уровне груди.

Долго бы мне пришлось её отпирать!

И этот брусок, прежде чем открывать дверь, нужно поднять вверх. Дядя детально показал мне, как это делается: он потянул за ручку «звонок» – но ведь цепочка заржавела? А вот и нет. Дядя оттянул где-то наверху маленький клапан, после чего цепочка «звонка» легко поддалась, а брусок, перегораживающий дверь изнутри, поднялся вверх. Вот как всё оказалось просто. Я проделал это несколько раз, изнутри и снаружи, после чего задумался: ведь всё это может проделать кто угодно, раз это так легко.

А вот и нет.

Потому что незнающему никогда об этом не догадаться, как отчётливо выявилось на моём примере. Но я, со своей стороны, глубоко уяснил одно: в дядином доме всё было подчинено системе и методу. И односторонние ручки на дверях, о которых мы уже знаем, – их назначение мне и по сей день не до конца понятно, разве что заставить посетителя ходить по кругу, – а вот про ложный выход я ещё не упоминал. Действительно, на втором этаже был выход на улицу, хотя воспользоваться им было невозможно. Три ступени вверх, три вниз, длинный проход, в конце которого дверь, запертая изнутри. На самом деле она никуда не выводила, за ней была глухая кирпичная стена. Но этого никто не мог знать, потому что дверь в вестибюле была заперта изнутри точно таким же образом. Я имею в виду настоящий выход – тоже маленькая игра дяди: посетитель мог войти внутрь, но наружу тем же путём выйти уже не мог.

Всё это наводило на размышления. Я не хотел бы чрезмерно психологизировать, да и куда мне, но очень может быть, что эта игра велась просто ради игры, так сказать, искусство ради искусства. Но в один прекрасный день я опять явился домой раньше времени, снова после прогулки по городу, и опять мне никто не открыл.

Да, я знал, где находится этот проклятый клапан и как его оттянуть, чтобы освободить «звонок», но когда я вошёл – вы успеваете следить? – когда я осуществил это чрезвычайно усложнённое вхождение, на меня сверху упал железный брусок.

Нет, я должен повторить всё сначала: итак, запорный механизм был мне уже знаком, и я знал клапан, который удерживал цепочку «звонка», каковая, если её вытянуть полностью, поднимала вверх железный брусок, который, когда я вошёл, обрушился на меня сверху.

Потому что – просто оторопь берёт – я не задвинул другой клапан, который удерживал брусок наверху.

Потому что мне никто об этом не сказал.

Должно быть, я инстинктивно прыгнул вперёд, хотя падающий брусок всё-таки успел меня слегка зацепить и поцарапать. Но в итоге я налетел на шнур, натянутый перед порогом, и порвал его. Шнур был натянут специально для того, чтобы о него споткнулись, о чём я, собственно, должен был помнить (ведь я же знал, где он проходил).