Юкио МИСИМА - ПАДЕНИЕ АНГЕЛА

Такие классические диалоги велись шепотом в разных уголках бассейна, здесь, как на гравюре Харунобу, [40] Харунобу — Судзуки Харунобу (1725–1770), мастер, сыгравший выдающуюся роль в развитии японской гравюры, ввел, в частности, полихромную печать для изображения поэтического мира своих лирических героев и героинь. невозможно было отличить мужчину от женщины. Есть мужчины с длинными волосами, которых даже в раздетом виде трудно отличить от женщины. Я не отношу себя к определенному полу и никогда не имел желания испытать то, что присуще другому полу. Стать женщиной — нет уж, увольте! Ведь в женщине все враждебно проницательности.

Мы немножко поплавали, а потом уселись на бортик бассейна. Мы сидели так близко, что Момоко касалась меня плечом, и цепочка с медалью оказалась Прямо у нее перед глазами.

Наконец-то цепочка привлекла внимание Момоко! Она протянула руку и взялась за медаль.

— И что значит буква N? — она в конце концов задала-таки нужный вопрос.

— Угадай.

— Твои инициалы ведь Т. Н.

— Подумай.

— А-а, понятно. Наверное, это Nippon. [41] Япония.

Я был разочарован и неосмотрительно сам начал задавать невыгодные для себя вопросы.

— Это подарок, как думаешь, от кого?

— С инициалами N… у нас среди родственников есть Накамура и Нода.

— Но с чего бы это твоим родственникам делать мне подарки?

— Поняла, это значит норд, север. Мне кажется, что она оформлена как компас. Наверное, подарок какой-нибудь из судовых компаний. По поводу спуска на воду нового корабля. Если север, то, скорее всего, китобойный корабль. Угадала? Точно, подарок от китобойного судна твоей сигнальной станции. Точно.

Была ли Момоко спокойной оттого, что действительно думала так, или успокаивала себя этой мыслью, а может она, пряча тревогу, разыгрывала спектакль — понять этого я не мог, но так или иначе я был не в состоянии снова повторять: «Нет, не то».

хх месяц хх день

На этот раз я решил испробовать в качестве средства Нагису. Она хотела все знать, и можно было воспользоваться ее откровенным, безвредным любопытством. Я предложил, может, если у нее есть время, ей интересно со стороны взглянуть на девушку, с которой мы помолвлены с детства. Нагиса сразу клюнула. Она назойливо допытывалась, спал ли я уже с Момоко или нет. Ее, видно, глубоко заинтересовало, каким образом ее ученик решает практические задачи. Я назвал Нагисе день и час нашей встречи с Момоко в кафе «Ренуар», поставив условие, что она должна, как совершенно чужой человек, не здороваясь со мной, только наблюдать со стороны. Я-то знал, что она не из тех, кто станет выполнять это условие.

В тот день почти сразу, как только появилась Момоко, я краешком глаза заметил, что сзади подошла Нагиса и как ни в чем не бывало уселась по ту сторону фонтана. Она напоминала бесшумно подошедшую кошку, которая следила за нами настороженным взглядом. Момоко ничего на знала, и с этого момента мне стало казаться, что мы с Нагисой понимаем друг друга лучше и что больше, чем с Момоко, я разговариваю с ней.

Хотя Нагиса сидела за фонтаном, она, должно быть, сквозь слабый шум воды слышала наш разговор. Помня об этом, я демонстрировал простодушие. Момоко радовалась моему хорошему настроению. Мне было ясно, что про себя она думает: «Мы все-таки хорошо понимаем друг друга».

Разговор мне наскучил, я вытащил из-под воротника рубашки медаль и взял ее в рот. Момоко, вместо того чтобы насторожиться, наивно рассмеялась. У медали был сладковатый привкус, она царапала язык, как плохо растворимая таблетка снотворного, натянувшаяся тонкая цепочка безжалостно впивалась в подбородок и губы. Но мне это было приятно. Я чувствовал себя так, будто превратился в скучавшую собаку. Краешком глаза я заметил, что Нагиса встала. То, что она уже стоит рядом со мной, я определил по тому, как удивленно раскрылись глаза Момоко.

Неожиданно протянув к моему рту пальцы с накрашенными ярким лаком ногтями, Нагиса потянула за цепочку и сказала:

— Смотри, не съешь мою медаль.

Я встал и представил ей Момоко.

— Меня зовут Нагиса. Извините, что помешала. Ну, пока, — и она удалилась.

Момоко побледнела и задрожала.

хх месяц хх день

… Шел снег. В субботу после обеда я торчал дома, слонялся из угла в угол. На площадке второго этажа, там, куда ведет парадная лестница, есть окно. Только из него хорошо видна улица перед домом. Я уперся подбородком в оконную раму и смотрел на снег. На безлюдной дороге после обеда под снегом исчезли даже следы колес от проезжавших там утром машин.

Сквозь снег пробивался слабый свет. Небо было мрачным, но блеск лежавшего на земле снежного покрова в любой час дня подчеркивал какую-то странность, особенность времени. На ограде за расположенным напротив домом снег гнездился в неровностях бетонных панелей.

В это время с правой стороны появился старик, без зонта, в черном берете и сером пальто. На спине пальто у него стояло горбом, он на ходу обеими руками старался поддержать этот горб: похоже, он нес под пальто, оберегая от снега, какую-то ношу. Старик был худ — это было понятно по иссохшему лицу, никак не гармонировавшему с раздувшимся пальто. Он остановился прямо перед внешними воротами. Там рядом была калитка. Я подумал, наверное, это какой-нибудь бедный проситель, пришедший к отцу и не желавший попадаться на глаза. Но он, похоже, не собирался входить. Не стряхивая снега с заиндевевшего пальто, он смотрел по сторонам.

Горб на спине старика вдруг резко опал. Он, словно снес большое яйцо, бросил на снег сверток. Я стал всматриваться в брошенный предмет. Сначала я не мог ничего понять. На снегу резко выделялась какая-то вещь, похожая по форме и окраске на глобус. Приглядевшись, я понял, что это полиэтиленовый сверток, набитый очистками овощей и фруктов. Красная кожура яблок, алые очистки моркови, бледно-зеленые листья капусты — всем этим был наполнен большой мешок. Наверное, старик жил один и был убежденным вегетарианцем, он не знал, что делать с очистками и вышел их выбросить. Набитые в полиэтиленовый мешок, они придавали снегу удивительную свежесть, я сразу представил кусочки зеленых овощей и мне стало до тошноты противно.

Я слишком долго разглядывал этот сверток, поэтому опоздал проследить за стариком, который уже двинулся с места. Оставляя нечеткие следы, он постепенно удалялся от ворот. Я впервые увидел старика со спины. Даже принимая во внимание старческую согбенность, пальто сидело на нем как-то неестественно, неопределенно. Оно топорщилось, может быть, не так сильно, как прежде, но все равно явно необычно.

Старик удалялся, не меняя темпа. Может быть, он сам этого не заметил, но когда он прошел метров пять от ворот, из-под полы его пальто на снег упало Что-то, напоминавшее каплю туши.