Александр Костюнин - Нытик

Обычно в машину сядем, он – следом несётся. Раз бежал, бежал, надоело. Обогнал «Ниву», резко остановился на обочине, голосует: «Возьмите!». Я не успел затормозить. Смотрю: хоп! – в обморок упал. Удара не было. Неужели по лапе – колесом?.. Но не могли переехать. Если бы взаправду наехали, тут крику было бы! Он бы с ума сошёл… Мы его – в машину. Подглядывает за нами, щурит глаз. (С хитрецой пёс.) Домой привезли, осмотрели: лапка цела, не опухла, кровки нет. Трогаю, не орёт. Так, слегонца, постанывает невпопад:

– А-ааа…

На следующий день тёща заходит. Он к ней с жалобой. Морду страдальческую состроил, скулит, хнычет.

– Малыш, что случилось?

– А-ааа… Лапку отдави-ии-ли…

– Ах, ты бедненький!

Нинка порог не успела переступить. Ей навзрыд:

– А-ааа!

– Что плачет наша радость?

– Смотри са-ма-аааа… – и лапищу суёт под нос.

Целую неделю формировал общественное мнение: «Полюбуйтесь, какие чёрствые мне достались хозяева». Кляузничал, симулировал «бо-бо». А сам уже забыл, какую лапу поднимать. Путается. Шут!

Постепенно сытная кормёжка, физические упражнения превратили пса в рослую могучую овчарку. Малыш почувствовал свою силу и попусту зубам волю не давал. Первым не дрался никогда. Подойдёт, голову на спину чужаку положит, придавит: «Дёрнешься – получишь!».

Вот в любви Малышу не везло…

Наткнётся ноздрями на похотливый аромат, летит, обалдевший, по следу. Догонит свору, кавалеров-хахалей раскидает. Охочая сучка ему глазки строит, прихорашивается, тает в предвкушении… А наш понятия не имеет, как реагировать на эти экивоки. Прыгает, падает, охает. За мной прибежит, зовёт на помощь:

– Ав-ав-ав! Подскажи, покажи.

Мечется, слюни распустит:

– А-а-а! Уходит!.. Поговори с ней!

Переволнуется весь. Распсихуется.

Тьфу! А я что? С ним, что ли, побегу?.. Сучку догонять?!

Первое серьёзное увлечение – водолазиха. Влюбился без памяти. И она согласная была. Но «папа» с «мамой» не разрешали. Боялись, испортит им родословную… Они лучше поглядели бы на себя в зеркало. Куда дальше портить?..

Второе – соседская Найда. Опять неровня! Не могла она держать нашего бугая. Ноги подкашивались. Раз – и падала.

Так пёс нецелованным мальчиком и остался.

А люди в нём души не чаяли…

Пожалуй, одна Ленка со второго этажа боялась Малыша. Дошло до того, что пёс, заслышав, как соседка спускается по лестнице и стучится к нам, без понукания уходил в дальнюю комнату, запирался. Знал: всё равно изолируют.

Лена из коридора – в узенькую щель:

– Вы собаку убрали?

– Сама убралась…

Но ведь пса ещё и во двор надо выводить. Пришлось пятилетнему Малышу покупать намордник. Он так его не взлюби-ил… Надел и отвернулся. Я ему командую, он игнором занимается. Лёг и давай лапами сдирать. Кряхтит, кажилится, издаёт неприличные звуки. Ноет. На жалость берёт. Я не уступаю, строгость блюду. Обиделся. Убежал на помойку, нашёл там вонючий целофановый пакет из-под селёдки. Как всосал его через ремни? Ума не приложу. Вымазал всю морду, пакет торчит из пасти, вонища от него. И лобызаться лезет…

– Иди отсюда!

Намордник снять пришлось.

Действительно, зачем он такому «зверюге»? Гости придут, к каждому ластится, у кого лысина – облизывает, в глаза заглядывает: «Что мне вкусненького принесли?».

К моей подружка заскочила в богатой натуральной шубе. Гладит его. Умиляется. А Малыша невозможно не потрогать: весь пушистый, морда такая! глазки добрые, прямо бусинки ангельские. Угостила нашего лакомку конфеткой. Пёс, алаверды, подпрыгнул гостью чмокнуть и невзначай носом – ей в глаз.

Та как заверещит:

– Глаз!

Моя вопит:

– Шу-уу-ба! Не порвал? Глаз-то проморгается.

Только у одного Малыш угощение не брал.

Яшка Макаров, мой напарник по работе, был вхож в дом. Яшка тыкает ему в моську куском «Любительской» – наш зубы щерит и отворачивается.

Пёс крепко невзлюбил его после одного случая…

Выпивший Макар стал задираться:

– Ну что за собака? Мямля! Вот тоже воспитали овчарку. Сейчас стукну хозяина… Будет хвостиком вилять?

Думал, шутит. Какой там… Пнул меня по ноге. Малыш в недоумении: «Что делается? Гость-то свой». Его никогда не науськивали. Наоборот, объясняли, что любой спор можно уладить словами. Пёс заметался, побежал к мамке на кухню, воет: «Поди, посмотри, что творится. Разберись, прими решение». Приводит её в комнату, а самого не узнать: сделался упругим, подобранным; шерсть на загривке дыбом; щёки, бока от низкого утробного рыка подрагивают, глаза кровью налились.

А гость вконец раздухарился и пнул «со злостью».

Провоцирует:

– Ну, чё? Ну, чё тут ваша овчарка?

Глаза у собаки мутнеют, перекрываются жёлтой пеленой. Яшка пуще дразнит:

– Секи, ублюдок, твоего хозяина бьют!

Взъерошил мне волосы.

Малыш рванулся, я не успел среагировать. «Раз-раз-раз!» Кисть, локоть, плечо. Мигом перехватывается. Вижу, Макар бледнеет, пёс – к горлу… Я уцепился двумя руками за ошейник, тащу назад… Хрипит. Чувствую: если руки ослаблю, вырвет Макару горло. Моя орёт: «Ф-фу! Фу!..». На весь дом лай, рык, ор.

Еле уволок Малыша на кухню.

Макар снял свитер: рубашка вместе с кожей, с мясом выдрана. На шее след от «компостера». Яшка стёк по стене, присмиревший, опущенный.

После того Макар у нас появлялся, однако пёс ему больше не доверял. Сверлил взглядом: «Ты какой к нам сегодня пожаловал? Добрый или злой?». Трезвому Малыш дозволял перемещаться по квартире, под конвоем. Макар – в туалет, пёс – за ним, гость – в комнату, Малыш – следом: «Я тут! Присматриваю за тобой». Чуть что не так – прижмёт. Макар рюмку выпьет, мы пса – в сарай. Иначе обязательно жвакнет. Не сильно, но с чувством.

Яшка стал бояться его…

Тем летом был редкий урожай грибов. В конце августа, как свободный вечер, мы – в лес, рядом с посёлком. Собирали для себя и на продажу. А ведь машину теперь на лесной дороге так не оставишь. Однажды, после полудня, поехали в сторону Льдинки. Взяли с мамкой по корзине, решили обойти краем болотца. Малыша оставил в машине. Замки не запер. Зачем при такой охране? Пёс принялся было ныть, я надавил на сознательность, напомнил о собачьем долге. Назвал Брайтом. Он тяжело вздохнул. Проникся. Растянулся на заднем сиденье.

Отошли от машины:

– Малыш!

Голову поднял, ушами стриганул: «Я тут, охраняю. Всё нормально!».

Лёгкий ветерок с шелестом пересчитывал сухие листочки на деревьях. В ожидании осени верхушки осин, рябины зарделись, высокая переспелая трава потеряла былую сочность. Перед тем, как остыть, солнце припекало, давая возможность насладиться нежными невесомыми лучами. Последняя бабочка лета опустилась на пыльное лобовое стекло. Она расправляла чёрные перламутровые крылышки, сонно охорашивалась, перебирая усиками. Пёс смотрел на неё ошалело, с изумлением наклоняя голову то на один бок, то на другой. Хотел слизнуть, но лишь провёл языком по стеклу.