Мартин Эмис - Ночной поезд

Не будь шизофреником. Не слушайся внутренних голосов.

Не впадай в депрессию. Старайся поднять себе настроение.

Не будь Дженнифер Рокуэлл.

И не будь мужчиной. Делай что хочешь, только не родись мужчиной. Тони Сильвера, конечно, просто трепался, когда говорил: «Парня девушка любила и сама себя убила». Наоборот, скорее, убьет себя парень. Попытка самоубийства – по части женщин: у них это случается вдвое чаще, чем у мужчин. Совершение самоубийства – по части мужчин: у них это получается вдвое чаще, чем у женщин. Есть только один день в году, когда спокойнее быть мужчиной. День Матери.

День Матери – это день самоубийств. Почему? Ума не приложу. Связано ли это с обжорством в гостиничных ресторанах, где в этот день бесплатно кормят завтраком, плавно перерастающим в обед? Вряд ли. На самоубийство решаются женщины, оставшиеся без обеда. Женщины, оставшиеся без детей.

Не будь Дженнифер Рокуэлл.

Вопрос: а почему нет?

Перво-наперво надо поговорить с врачом Дженнифер, его зовут Хай Талкингорн. Вот уже много лет я сталкиваюсь с этим стариканом у Рокуэллов: то на барбекю, то на рождественской вечеринке с коктейлями. Если помните, именно его вызвал полковник Том, когда меня скрутило после детоксикации и я отлеживалась у Рокуэллов, в одной из спален на первом этаже. Из-за страшной ломки те дни для меня словно затянуты туманом. Талкингорн – типичный эскулап старой закалки, невысокий, лысый, с выцветшим взглядом. С годами все явственнее обращает свою медицинскую премудрость вовнутрь – решил, что надо когда-то и о себе позаботиться. Бывает и другой тип старого лекаря – пьяница. Или завязавший. Когда я завязала, Дженнифер каждый вечер приходила ко мне в комнату. Садилась в уголке и читала вслух. Подходила, чтобы потрогать мой лоб, давала попить.

Короче. Я позвонила Талкингорну еще восьмого марта, почти две недели назад. И что вы думаете? Оказалось, этот старый хрыч отправился в картежный круиз по Карибскому морю. Пришлось просить секретаршу, чтобы та передала ему сообщение на пейджер, и доктор позвонил мне своим скрипучим голосом прямо с борта круизного судна «Флеш-рояль». Сообщила ему печальное известие и объяснила, что веду расследование. Он сказал, чтобы я еще раз созвонилась с секретаршей и записалась к нему на прием. Так я и сделала. Заодно выяснила, что покером увлекается не сам Талкингорн, а его жена. Пока он загорает на палубе, она просаживает деньги за ломберным столом.

Хай Талкингорн оборудовал кабинет в огромном жилом доме готического стиля, неподалеку от Элтон-парка. В ожидании своей очереди мне пришлось сидеть в узком коридоре. По правую руку от меня томился страдалец с замотанным ухом, по левую – еще один, с забинтованным горлом. Высохшая, как мумия, секретарша, замурованная в стеклянную кабинку, перебирала справки и отвечала на телефонные звонки: «Приемная доктора Талкингорна». Какие-то юнцы в белых халатах – видимо, практиканты – сновали взад-вперед с пробирками и медицинскими картами. На стеллажах, от пола до потолка, громоздились папки и скоросшиватели. На них сквозь слой пыли читались надписи. «Биопсия», «Анализы мочи». Когда секретарша кивком пригласила меня пройти, пациенты, которых я про себя успела окрестить «Ухо» и «Горло», недовольно заворчали. Из полутьмы коридора я попала в ярко освещенный, по-немецки аскетичный кабинет, где меня обдало привычным запахом дезинфекции.

Собираясь на эту встречу, я подозревала, что загоревший после круиза Хай будет похож на припудренного покойника. Ничуть не бывало: он выглядел как огурчик. Сидит себе за столом, довольный жизнью и даже с искоркой во взгляде. И вот что мне вспомнилось. Когда меня мучили глюки, я не могла различить, кто из посетителей приходил ко мне на самом деле, а кто только мерещился. Все мысли были об одном – как бы не отдать концы в ближайшие полчаса. Чтобы хоть на что-то переключиться, я заставляла себя думать: вот призрак, сейчас я с ним трахнусь. По крайней мере убью время. Но когда в комнату заходил Хай Талкингорн, у меня таких мыслей не возникало. Взгляд его выцветших глаз говорил: я слишком хорошо знаю смерть. Так что потише. Не поднимай Хай.

– Здравствуйте, доктор.

– Мое почтение, детектив. Присаживайтесь.

– Как прошел круиз? Ваша супруга в выигрыше?

– Осталась при своих. Печально, что я не успел на похороны. Хотел сесть на самолет в Порт-оф-Спейн, но не получилось. Я уже. разговаривал и с полковником, и с миссис Рокуэлл. Всеми силами постараюсь их поддержать.

– Значит, вы догадываетесь, зачем я пришла. Мы помолчали. Я открыла записную книжку и поразилась собственным записям, сделанным накануне: «Природа расстройства: реактивная / нереактивная? Аффективная / идеационная? Психологическая / органическая? Внешняя / внутренняя?» Собравшись с духом, я начала:

Доктор Талкингорн, что вы можете сказать о Дженнифер Рокуэлл как о пациентке?

…Э-э… ничего.

Как это «ничего»? Что записано в ее истории болезни?

У нее не было истории болезни.

Не понимаю.

Насколько мне известно, она вообще не болела. Разве что в младенчестве. Просто для порядка являлась на осмотр.

Когда она последний раз была у вас на приеме?

На приеме? Наверно, год назад.

Она наблюдалась у других врачей?

Не вполне понимаю ваш вопрос. Она ходила к зубному. Посещала гинеколога, доктора Арлингтон – мы с нею хорошо знакомы. Там та же картина. У Дженнифер, можно сказать, было отменное здоровье.

Тогда почему она принимала литий, доктор?

Литий? Она никогда не принимала литий, детектив.

Вот, взгляните. Это заключение токсикологической лаборатории. Дженнифер состояла на учете у психиатра?

Категорически нет. Меня бы сразу об этом известили – вы же понимаете.

Он взял у меня из рук ксерокс заключения и с негодованием пробежал его глазами. С молчаливым негодованием. Я знаю, о чем он думал. Если она получила литий не от врача, то от кого? И дальше: в нашем городе можно достать все что угодно – без труда. Кому-кому, а мне это доподлинно известно. Причем не у скользкого пройдохи, а у вежливого мерзавца в белом халате. Названия препаратов сейчас такие, что не каждый выговорит… Пауза затянулась. Должно быть, у медиков паузы – не редкость. В родильной палате, в рентгеновском кабинете, в операционной. В конце концов доктор Талкингорн перестал ломать голову. Едва заметно пожав плечами, он отринул непрошеные мысли.

Ну что ж. По крайней мере хоть какая-то ясность. Она занималась самолечением. А это всегда самообман.

В каком смысле?

К примеру, ипохондрия. Психотропные препараты ее только усугубляют. Возникает кумулятивный эффект.