Стьюарт Хоум - Встан(в)ь перед Христом и убей любовь

Обычно мне было приятно смотреть на то, как Холт ест, но на этот раз меня посетило совсем иное чувство. Когда мы ходили по магазинам, я с пристальным вниманием изучал покупки Холт. Меня почему-то сильно задело, что в магазинах, где мы побывали, не было одежды моего размера. В кафе я заказал себе те же самые блюда, что и моя спутница и поймал себя на том, что повторяю каждый ее жест. Я даже выпил горячий шоколад — одно из самых любимых Ванессиных лакомств.

Холт чесала макушку, и я чесал вслед за ней, словно был ее отражением в зеркале. Ванесса, очевидно, находила мое поведение крайне странным, поэтому она сначала долго массировала свои запястья, а затем поправляла грудь, приглядываясь, не повторю ли я вслед за ней ее движения. Потом Холт направилась в женский туалет, и я последовал за ней. Моя спутница зашла в кабинку, и я чуть было не зашел в соседнюю, когда поймал свое отражение в зеркале. В последний раз, когда я видел себя в зеркале, у меня не было длинных волос и пары титек. Я попробовал повторить мысленное упражнение, которое я когда-то давным-давно выполнял под руководством наставника-суфия. Оно заключалось в визуализации собственного тела, расчлененного на отдельные части. Четвертован в моей галлюцинации был, несомненно, я сам, но в видении у меня отчетливо наблюдались женские формы, повторяющие формы Ванессы.

— Ты в порядке? — спросила Ванесса, наклонившись ко мне и плеснув мне в лицо холодной водой.

— А ты как думаешь? — переспросил я, все еще пребывая в неуверенности насчет того, кем я являюсь.

Ванесса помогла мне прийти в себя. Все, чего мне хотелось — это вернуться в мою комнату над пабом "Слизень и Салат" в Гринвиче и натянуть на голову наволочку от подушки, с отверстием в ней для глаза, делая вид, что я мастер в ритуале Лин. Но у Нафишах было на уме нечто совсем иное. Она подвела меня к скамье и мы сели.

— Тебе следует понять, — объясняла Сайида, — что, будучи негритянкой, я вынуждена воспринимать все трижды, отчего мое сознание постоянно троится. Доминирующая картина реальности в этом мире является мнением белых самцов, которые, как и я, говорят по-английски. Вместе с языком я усвоила созданные ими идеологические конструкции, как и любой другой носитель английского языка, и, соответственно, воспринимаю мир через эти конструкции. Но как мусульманка и как женщина я постоянно подвергаюсь дискриминации в повседневной жизни. Именно по этой причине я воспринимаю реальность еще дважды через матрицы подавления, сконструированные, соответственно, на расовой и на гендерной основе.

Я сидел на скамейке на южном берегу Темзы прямо напротив здания Парламента. В последний раз когда я уселся на то же самое место десяток лет назад меня принялся доставать постовой. Но на этот раз я сидел и ждал доктора Джеймса Брейда, который не замедлил показаться на залитой солнцем набережной. Брэйд был бледен, темные мешки под его глазами свидетельствовали о том, что ему приходится немало изворачиваться для того, чтобы выбить средства на свои эксперименты по контролю над сознанием.

— Привет, — небрежно уронил Брэйд с невыносимым северным акцентом, который всегда прорезался у моего психиатра, когда он был под мухой или просто вымотан.

— Из вашей дочери вышла паршивая подстилка! — пожаловался я. — Лежит как бревно и не шевелится, пока я ей вставляю. Даже когда я Пенелопу открытым текстом прошу схватить меня за яйца или спину ногтями поцарапать, она выполняет мои распоряжения как робот, безо всякой души. У этой сучки воображения в постели ни на грош, а ведет себя при этом как последняя стерва!

Доктор уселся рядом со мной и тупо уставился на стоящий на другом берегу Вестминстер, одновременно расстегивая пальто и доставая фляжку с виски "100 волынщиков" из внутреннего кармана. Каллан сделал глоток, а затем передал фляжку мне. Я налил вискаря в стеклянный стаканчик и отхлебнул огненную воду оттуда, задержав ее на языке, чтобы насладиться ее вкусом.

— Люди из Вестминстера, — лаконически заметил я, после того как проглотил пойло. — Люди с языком змеи!

— Политики наебали нас, — процедил Каллан. — Если общественное мнение будет настроено отрицательно в отношении нашей деятельности, парни с того берега оставят нас посередине потока дерьма и даже весла не дадут!

— Не нас, а вас, — поправил я. — Если дело дойдет до худшего, я лично подам на вас в суд за причиненный мне ущерб. Хотя распоряжения отдаю вам я, любой, кто заглянет в бумажки, придет к выводу, что я — просто один из ваших обычных пациентов. Я спланировал все так, что чем бы дело ни кончилось, я в любом случае не останусь в накладе.

— Я убью тебя! — прошипел Брэйд, вцепившись мне в горло.

Я извлек из кармана марионетку и заставил ее танцевать, дергая за ниточки. Доктор незамедлительно отцепился от моего горла, вскочил со скамейки и принялся отплясывать на эспланаде джигу. Затем я взял булавку и вонзил ее злобно в деревянную фигурку, заставив Брэйда взвыть от боли. Затем я швырнул куколку в Темзу и Джеймс сиганул в воду за нею следом. К счастью пара полицейских в проплывавшем мимо катере заметили это и выудили это ничтожество из воды прежде, чем ему представилась возможность утонуть. То, что Каллана кругом виноват было написано у него на любу, а неудавшаяся попытка самоубийства произведет самое неблагоприятное впечатление на добрых граждан, которым предстоит вынести вердикт в конце судебного процесса над психиатром.

Митра-сквер — уже совсем не то, чем она была в викторианскую эпоху, поскольку уцелел только один из ее многочисленных сводчатых проходов, в то время как создающие ее современную психогеографию современные офисные здания и школа сильно не дотягивают в смысле атмосферы до архитектуры прежних эпох. Дойдя с Сайидой Нафишах от Спайталфилдз до Бишопсгейт, мы обнаружили, что направляемся на восток по Бевис-Маркс. С тех пор, как я в последний раз побывал на Митра-сквер прошло уже немало времени и в тот раз я покинул ее через Кричерч-лэйн, поэтому казалось абсолютно логичным на этот раз проделать весь путь в противоположном направлении. Я показал Сайиде площадь, а затем вывел ее через Сент-Джеймсский пассаж к "Виллидж Бар" — очаровательному кафе, в котором можно встретить представителей самых различных слоев общества.

— Омлет на двух тостах и большой каппуччино каждому!

Мы решили подкрепиться.

Мы сели за столик у окна украшенный скатертью с двумя большими рыбами. Рыбы были нарисованы яркими красками в том стиле, в котором их обычно изображают в мультфильмах. Это резко контрастировало с теми смертельно опасными страстями, которые рыбы символизируют. Я подумал о запахе, который является общим для чешуйчатых тварей с плавниками и гулящих девок, бродящих по ночным улицам. Затем, в ожидании омлета, я принялся за свой каппуччино. Зачерпнув ложкой пену и тертый шоколад из чашки, я отправил их в рот. Нафишах повторяла за мной каждое мое движение, снимая ложкой шапку с каппуччино перед тем, как приступить непосредственно к поглощению варева в ту же минуту, когда я поднес ко рту свою чашку.