Ежи Анджеевский - Апелляция

Четверг

Я сегодня очень взволнован, потому что вчера вечером в двадцать один час произошел ужасный случай, один пациент, медик, приехавший из Варшавы несколько дней назад, покончил с собой, доктор не то Калинский, не то Калецкий, я не расслышал, так вот, принимал он вечером ванну, санитар Виртек заглянул к нему несколько раз, а потом ушел на минутку в мужское отделение, потому что Дед снова наделал в постель и санитарка подняла крик, я сидел у телевизора, который из-за отсутствия места стоит в коридоре, в женском отделении, показывали фильм о великой польской ученой Марии Кюри-Склодовской, и тогда доктор этот перерезал себе вены на шее лезвием, никто не знает, откуда у него лезвие, брился он электробритвой, должно быть, стащил у кого-нибудь или заранее припрятал, медсестра Иринка, которую я очень люблю, говорила, что, когда его нашли в ванне, он был уже мертв, поскольку, как врач, прекрасно знал, как лучше всего лишить себя жизни, я видел, как его выносили из ванной, всего окровавленного, но голову не видел, потому что отошел, чтобы не смотреть, а потом Виртек дверь закрыл, я лег спать, когда унесли тело, все были очень взволнованы, но меня больше всего раздражало, что Француз лег и стал есть сыр, потом яблоко, мы все свет погасили, а он нет, жутко меня раздражало, что он грызет яблоко, а поскольку зубы у него крепкие, то при каждом укусе раздавался громкий хруст, я не выдержал и сказал: о Господи, пан Карон, когда вы, наконец, доедите свое яблоко? думал, он разозлится, потому что у него южный темперамент, но он совсем не разозлился и ответил: уже все, пан Конечный, простите, но я не могу заснуть, когда голоден, это верно, я тоже не могу спать на голодный желудок, но только я, после того, что случилось, не мог бы есть, у меня все стоит перед глазами, как его окровавленного вытаскивали за ноги из ванной, к утру там уже убрали, но я присмотрелся и заметил на стене несколько ржавых пятнышек, ну и чего стоит человеческая жизнь? Великие, знаменитые люди что-то после себя оставляют, но такого простого человека, как я, когда его похоронят, никто и не вспомнит, не пожалеет, кроме ближайшей родни, да и родне иной раз облегчение, ужасно, должно быть, страдал тот доктор, раз решился на такую смерть, я просто не понимаю, как мог такой человек с высшим образованием не подумать о том, что доставит столько неприятностей всему персоналу, медсестрам и врачам, а прежде всего доценту, с которым он, говорят, был на «ты» и который его сюда устроил, хотя мест не было и пришлось его положить в коридоре. Сегодня все были очень подавлены, все утро такая в коридорах и палатах стояла тишина, какой я не помню, медсестра Йола сказала Французу по секрету, что вдова покойного, если захочет, может передать дело в прокуратуру и потребовать расследования, я в этом плохо разбираюсь, но думаю, что если кто захочет лишить себя жизни, то нет такой силы, которая сможет ему в этом помешать, разве что стали бы следить за каждым нашим шагом, шпионить за нами днем и ночью, не спускать с нас глаз, но я по опыту знаю, как это ужасно, и даже злейшему врагу такого не пожелаю, и именно это хотел сказать доценту, когда он меня утром в коридоре спросил, как движется моя работа, а я ответил, что довольно туго, потому что не привык писать и поэтому прошу разрешения пользоваться комнатой психолога до конца этой недели и еще всю следующую, а тогда доцент сказал: как раз об этом я хотел с вами поговорить, пан Конечный, дело в том, что завтра или, самое позднее, в понедельник к нам придет новый пациент, социолог, и мы решили, что в его состоянии ему не следует менять привычный образ жизни и необходимо создать такие условия, чтобы он мог три-четыре часа в день спокойно и без помех продолжать научную работу, я на это, понимаю, пан доцент, науку я всегда очень уважаю, и мое дело так ничтожно перед научными достижениями, как беззащитный Давид перед Голиафом, не говорите глупостей, пан Конечный, перебил меня доцент, никто не утверждает, что ваше дело маловажно, оно, может, даже важнее, чем вы думаете, тут я поклонился, спасибо, пан доцент, я знаю, что вы меня понимаете, и буду вам за это благодарен до конца моих дней, а вы знаете, пан Конечный, он говорит, что мне начхать на вашу благодарность? я засмеялся, знаю, пан доцент, а ведь я уже давно не смеялся, он тоже улыбнулся, но тут же грозно глянул на меня и сказал: ну, раз знаете, то возьмите себя в руки и поскорее дописывайте свое заявление, не разводя бюрократию, чем скорее вы закончите и отправите, тем лучше для вас, много вы уже бумаги извели? в общем, много, говорю, но по полноте изложения мало, ну, доцент отвечает, давайте пишите, но покороче, я вам вот что предлагаю, можете пока пользоваться комнатой психолога также вечером после ужина, но не позднее, чем до девяти, перед отходом ко сну необходимо расслабиться, обо всем забыть, это не так легко, пан доцент, говорю, а он: если б было легко, то не пришлось бы от вас этого требовать, ясно вам? ясно, пан доцент, отвечаю, вот и договорились! он похлопал меня по плечу, давайте, работайте, но срок я вам даю только до воскресенья включительно, ну, в крайнем случае, до понедельника, не больше, я не позволю вам зря переводить бумагу, заявление есть заявление, а не роман с продолжением, свою фантазию будьте любезны на этот раз запрятать подальше, и хотел было уйти, но я его остановил: вы думаете, это поможет, пан доцент? тут он как заорет на весь коридор: вы что себе думаете, за кого меня принимаете? вы позволяете себе предполагать, что я такой врач, который толкает пациента на бесполезную, никому не нужную работу? не смейте мне бросать подобные обвинения, ох, как я ему благодарен за этот крик…

Я родился 1 мая 1926 года в деревне Калеты, Августовского уезда, мой отец… любопытно, где они этого социолога поселят, наверное, тоже в коридоре, разве что кто-нибудь к субботе выпишется и освободится место в палате, надо будет с ним поговорить, посмотреть, может, удастся Олека, если он не захочет поступать на юридический, уговорить пойти на социологию, не помню кто, но кто-то недавно рассказывал, что теперь очень многие знаменитые спортсмены получают высшее образование, Баденский, например, прославленный спринтер и еще две известные бегуньи, забыл фамилии, и многие другие, надо в этом направлении воздействовать на Олека, пока он еще поддается влиянию, Халинку тоже придется на это нацелить, когда вернусь домой…

Вечером того же дня

Гражданину Первому Секретарю Польской объединенной рабочей партии в Варшаве

Мариана Конечного, технолога мясной промышленности, ныне пенсионера, проживающего в О., на проспекте Победы д. 17 кв. 56, а теперь находящегося на излечении в Психосоматической клинике Городской больницы в Т.