Ариэль Бюто - Самурайша

— Вот оно что… Давай я сама буду заниматься счетами.

— Нет. Я все беру на себя. Твое дело — рояль!

Эрик категорически не желает, чтобы его жена превращалась в домохозяйку. Он хочет, чтобы она оставалась ребенком, девочкой, избалованной, как принцесса. Растворившейся в дуэте Берней.

Стоило им написать свое имя на почтовом ящике, и на них обрушился ворох желтых конвертов со счетами и заказными письмами. Эрику лень вскрывать конверты, они так и валяются на столике в прихожей. «Мы — дети, — важно заявляет он, — нам чужд мир счетов и контрактов». Эрик и впрямь ведет себя, как неразумный младенец: может надеть носки разного цвета, заблудиться на Монмартре, заснуть средь бела дня.

— Давай зажжем свечи, — предлагает Хисако.

В ответ раздается грохот разбитого стекла — Эрик на мгновение отвлекся и уронил бутылку. Он начинает вытирать винную лужу, пытается собрать осколки и немедленно режет палец. Хисако ему не помогает. «Мы похожи на брошенных детей», — думает она, переводя взгляд с рояля, где стоят подаренные Эриком розы, на маленький жертвенник у камина, на коллекцию пластинок и нот. «Мы — у нас, — радуется она. — Мой первый собственный дом, моя первая семья». Она идет нетвердым шагом к роялю, устраивается на табурете и начинает играть «Сонату фа-диез минор» Шумана. Бурный поток звуков в одно мгновение протрезвляет ее, окрыляет, преображает и переносит в мир красоты и вдохновения.

Эрик замирает, забыв об осколках, луже и порезанном пальце. Он никогда не слышал, как Хисако играет Шумана. Она, должно быть, работала втайне от него, полностью отрешаясь от супружеской жизни, иначе не приручила бы шумановских демонов. Эрик потрясен: он снова не понимает Хисако. В тайну мог бы проникнуть разве что давно умерший композитор или живой, любящий, никогда не сдающийся муж. Эрик улыбается Хисако, но она его не видит, он подходит, ласкает ее затылок, она смеется, ловя его руку, и тут же радостно забывает о Шумане, чью душевную муку сумела познать так легко.

— Если бы ты знала, как я тебя люблю, — шепчет Эрик и так крепко прижимает к себе Хисако, что она бледнеет.

— Ты будешь любить меня вечно?

— До самой смерти, любимая.

Они женаты четыре года, получили две премии звукозаписывающих фирм, ездят с гастролями по всему миру, дают по сто концертов в год, но в Японию отправляются впервые. Организаторы попросили включить в программу французскую музыку и одно произведение японского композитора по их собственному выбору. Хисако вспомнила о Юкате Шираи — они вместе учились в Токио, и он стал композитором. Они заказали ему фортепианную сюиту для двух исполнителей, и Эрик тут же объявил ее «неиграбельной», потому что Хисако имела неосторожность признаться, что Юката был ее первым дружком.

Хисако стоит на четвереньках и пытается достать из-под шкафа левую концертную босоножку — правая погребена в хаосе красно-черной квартиры. Хисако решает попытать счастья на кухне — однажды она нашла щетку для волос в холодильнике. До отъезда нужно обязательно выбросить мусор, возможно, она даже успеет вымыть посуду. У четы Берней нет прислуги: Хисако не хочет, чтобы чужая женщина видела, какой у них в доме беспорядок. Плита заросла слоем густого желтого жира. Наверняка есть средства, которыми можно его отчистить, но Хисако не какая-нибудь там домохозяйка, ее больше волнует, что не получается центральная часть «Вальса» Равеля. В программе концерта это единственный номер для двух роялей, единственный, когда их тела не будут соприкасаться, а дыхания перемешиваться. Два концертных рояля ставят на сцене лицом к лицу, и музыканты обмениваются взглядами над разверстыми внутренностями инструментов, где так много струн, фетра и молоточков. Напоминает оркестр.

Хисако предается мечтам об оркестре каждую ночь с тех пор, как Токийская филармония предложила ей сыграть в сольном концерте «Четвертый концерт» Бетховена. Она любит этот концерт не меньше концерта Шумана и трех последних фортепианных сонат Шуберта. Она сохранила все партитуры, над которыми работала, пока училась в консерватории, а потом, став «половинкой» дуэта, убрала в самый дальний ящик. Хисако легко отдала бы весь репертуар для исполнения в четыре руки (за исключением «Фантазии фа минор») за любую сонату Шуберта — она всегда любила и понимала его страстную порывистость. Лишенка. Хисако осуждает себя за злые мысли. Главное — это Эрик, их любовь, страхи, радости и успехи. Так захотел Эрик, и Хисако подчинилась. Из любви и из страха быть отвергнутой.

Правая босоножка живет собственной жизнью и продолжает прятаться от Хисако. Плевать, она купит новую пару в том чудесном токийском магазине, куда теперь может позволить себе зайти. Он находится совсем рядом с филармонией, и, если директор сдержит обещание и назначит встречу, она воспользуется случаем.

Еще три белые рубашки, туалетные принадлежности — и чемоданы собраны к возвращению ходившего за визами Эрика.

— Saa! Djunbi ga dekima-shita. Dekakemasho, [7] Привет! Все готово. Можем ехать (яп.). — бросает мужу Хисако.

— Извини, потребуются субтитры!

Хисако не говорила по-японски уже три года, даже с парижскими соотечественниками, — Эрик не попытался выучить ее родной язык, а она, окончательно перейдя на французский, отреклась от целого образа мышления.

— Ты должен запомнить хотя бы несколько фраз, ты не сможешь три недели ни с кем не разговаривать.

— Но ты ведь меня не бросишь, будешь переводить?

Эрик смотрит на Хисако, как мальчик, как старый мальчик, который ревниво следит, чтобы подружке по играм не досталось больше сластей.

— Ты что-нибудь решила насчет Токийской филармонии?

— Директор свяжется со мной, как только мы приедем. Я все решу на месте.

— Мое мнение тебе известно.

— Известно.

— Но ты можешь поступать, как считаешь нужным.

— Хорошо. Ты мне поможешь снести чемоданы вниз?

В такси по дороге в Руасси Хисако вспоминает, что забыла вынести мусор.

С момента своего бегства из паутины вселенской лжи, которой оплели ее родители и Виолетта Фужероль, Хисако перестала тосковать по родной стране, но она хочет, чтобы муж увидел все лучшее, что есть в Японии. Эрик отговаривается репетициями и концертами, чтобы не осматривать страну, отнимающую у него Хисако. Здесь она с легкостью обходится без него. Ему неприятно, когда она говорит по-японски, — ведь он не понимает этого языка. Эрик подозревает, что Хисако подсмеивается над ним, когда он в очередной раз попадает впросак.

Юката Шираи появляется, когда они репетируют программу к первому концерту. Хисако радуется встрече, она болтает без умолку и все время смеется, Эрику кажется, что бывшие любовники издеваются над ним. Он раздраженно прерывает их, говорит, что им нужно работать, и язвительным тоном просит Юкату объяснить, ошибся тот на десятой странице или это стилистический прием. Хисако переводит, Юката улыбается и пускается в долгие объяснения, что очень веселит их обоих.