Валерий Примост - Штабная сука

Вскакиваю на ноги. Где-то впереди и еще справа ревет, двигаясь нам навстречу, батальон. Стена мазуты колеблется, дрожит, все больше поддается и наконец рассыпается на отдельные зашуганные единички с перекошенными окровавленными мордами, разбегающиеся в разные стороны. Все, дело сделано. Теперь еще погоняются за беглецами, вплоть до порогов казарм — может, пару десятков словят, — а завтра, с утра, проведут по всем частям построение и всех, у кого следы побоев, дернут в особотдел и потом на губу. Но это уже не наша забота. Мы — отстрелялись.

Равнодушно оглядываемся на усеянный бойцовым оружием, телами, обрывками ткани хэбэ плац. Подбираем своих раненых. Их немного, человек десять-пятнадцать.

Уходим. Оперативный дежурный, Вершигора, бормочет что-то рядом, но нас это не касается. Мы и не прислушиваемся даже. Рана на голове почти не болит. Слава богу, только чиркнуло топором. В госпитале такое нараз зашивают. Прижимаю рукой, тороплюсь за остальными. Возвращаемся домой…

— Боже, Авдрюша, что с тобой? — испуганно спросила Наташка, уставившись на мою перебинтованную голову.

Почему-то сегодня мне не хотелось распускать перышки.

— Да так, знаешь, маленькая заварушка…

— Что случилось?

В ее голосе звучит искренняя тревога.

— Ничего особенного. Мелочи жизни, — отмахнулся я и, чтобы перевести разговор на другое, помахал перед наашкиным лицом сложенной вдвое бумажкой. — Знаешь, что это?

— Что? Я показал.

— В первый раз я прихожу к тебе без нарушения Устава. Это увольнительная. До утра.

— Увольнительная? — радостно переспросила Наташка.

— Да, я ведь, как мы договаривались, подошел к ротному, все ему рассказал, ну, что мы собрались пожениться…

— И что он? Я усмехнулся.

— Сказал, что я придурок, раз лезу головой в хомут… Но, как говорится, дело хозяйское. Благословил, мол, бог в помощь и все такое, и увольнительную выписал. Сказал, что будет давать увольнительные всегда, как только мне надо будет сходить к тебе.

— Ой, правда? — расцвела Наташка и бросилась мне на шею. — Хорошо-то как, правда?

— Хорошо, — кивнул я.

— А родителям звонил?

— Так уж тебе просто — взял и позвонил! Здесь же захолустное почтовое отделение, а не узел правительственной связи, верно? Заказал разговор. На послепослепосле-завтра.

Наташка зачирикала, защебетала, засуетилась, собирая на стол. Кажется, она уже видела себя летящей в скором поезде навстречу новой, счастливой жизни.

Я вынул из вещмешка бутылку водки и две — портвейна.

— У нас же праздник — вроде как помолвка, да? Зови подружек, надо отметить.

Она благодарно взглянула на меня и вышла. Минут через пять в комнату завалила толпа девочек-белочек-давным-давно-не-целочек и мальчиков-зайчиков-мазутчиков с хохотом, криками, бутылками спиртного, консервными банками и сковородками жареной картошки. Нас с Наташкой усадили в центре, обсели стол со всех сторон как мухи и пошли под здравицы и дурацкие шуточки опрокидывать стопарь за стопарем.

Я тоже приложился к водочке, хорошо так, по-хозяйски, и попустило. Покатила потеха Мы ели, пили, ржали, потом плясали до седьмого пота, так что пол под нами ходил ходуном, а когда устали, снова оседлали табуреты

— Андрюша… — пьяно прошептала мне на ухо Наташка, когда я после опасного пике плюхнулся на тубарь рядом с ней. — Андрюша… ты на меня не того?..

— Чего? не понял я

— Не сердишься? — За что?

— Ну… за все. Все-таки, это как-то против воли твоей…

— Не бери дурного в голову, тяжелого в руки, подруга, — обнял я ее за плечи. — Все нормально.

— Честно?

— Блин, конечно честно! Честнее не бывает. Я плеснул себе беленькой, закурил.

— Ну, просто, как-то, знаешь, не по себе мне. Кошки скребут на душе.

— Ой, Наташка, гони ты их на хер, вот что я тебе скажу!

— И сон плохой снился.. Я вздохнул.

— Слушай, не нагружай, ладно? Подумаешь, кошки! Эка невидаль! Ладно бы тигры уссурийские скреблись, а то…

Она облегченно рассмеялась.

— Скажешь тоже — тигры!..

— А вот пить тебе, подруга, совсем не след! О пузе своем забыла?

Она испуганно посмотрела на меня и торопливо отодвинула от себя стопарь.

— Прости…

— И курить не надо. В курсе?

Она с готовностью протянула мне свою дымящуюся сигарету. Я, не глядя, выкинул ее за спину, в распахнутое окно.

— Смотри у меня, подруга… Она прижалась к моему плечу.

— Андрюшенька, все у нас будет хорошо, честно-честно… Веришь?

— Ну…

— Я все, все сделаю, чтобы ты никогда не пожалел, что женился на мне… И по хозяйству, и вообще…

— Хорошо… — кивнул я.

— Я, знаешь, когда мама умерла, дома, в Кудара-Сомоне, все-все по хозяйству сама делала, за батей да двумя младшими братьями — ну, там, уборка, стирка, готовка, шить, вязать умею, да и гвоздь вбить, если нужно…

— Проверим, — усмехнулся я. — И неоднократно.

— Только знаешь…

— Ну, чего?

— Не надо меня ненавидеть, ладно?

— Блин, да что ж ты гонишь, в натуре!..

— Я ж не со зла, не вертихвостка какая-нибудь, которой лишь бы повеситься на кого-нибудь, чтобы и дальше гулять, только уже со штампом в паспорте… Я ж взаправду, от души… Придется пахать — буду пахать, я привычная. Чего хочешь вынесу, перетерплю. И ни на какого другого мужика даже вполвзгляда не посмотрю, честно, никогда-никогда, только не ненавидь меня, ладно?..

Я обнял ее, прижал к себе, но если честно, то смотреть на нее боялся. Уж больно страшно все это было…

— Ладно, слушай, завтра я уезжаю в командировку, самое большее суток на двое. Через два дня позвонишь ко мне в часть. Три-три-два-четыре — это корпусной узел связи, скажешь, чтоб соединили с «Гранитом». Поняла? «Гранит» — это мой батальон. Скажешь, чтоб позвали Тыднюка из первой роты.

Она кивала, запоминая.

— И я тебе скажу, когда ко мне прийти — надо же вдвоем к ротному подойти, а потом в штаб, на предмет росписи: паспорта ведь у меня нет, а штамп надо же куда-то ставить, верно? Найти батальон легко: когда пойдешь от общага по погранцовской дороге, а потом у цистерн свернешь в лес, там тропинка есть. Только с тропинки никуда не сворачивай, а то заблудишься. По тропинке выйдешь как раз к забору нашей части. Запомни — ДШБ, десантно-штурмовой батальон, белое такое большое здание… Да я, может, тебя встречу, если в наряде не буду, поняла? Запомни, телефон узла связи — три-три-два-четыре. «Гранит». Первая рота, Тыднюк. Да звони где-то до обеда, не зависай. Лады? И, главное, не забивай голову разной чепухой, Все будет нормально.

Она счастливо вздохнула, крепче прижимаясь ко мне. Спокойно, сказал я себе, почувствовав, что начинаю дрожать от ее прикосновений. Спокойно. Все будет путем. А дрожь эта… Лучший способ с ней бороться — заняться сейчас одним интересным делом, тем более, что братан мой давно уже шашку из ножен рвет.