Илья Игнатьев - Ладонь, протянутая от сердца…

Я берусь, было, за дверную ручку, а Стас продолжает сидеть за рулём и смотреть на меня.

- Что?

- Илья, а сколько тебе лет? - и тут же покраснел, надо же. И сам торопиться ответить за меня: - Четырнадцать? Или, может, тринадцать, - у меня, понимаешь, детей нет пока, я в этом не силён…

В чём это ты, интересно, не силён, Стасик? Детей делать, или возраст их определять?

- Тринадцать, скажете тоже! - обиженным, чуть капризным тоном говорю я. - Четырнадцать с половиной, если хотите знать! Тринадцать, - ха…

Что ещё за хуетень в моём колхозе? Я что, в самом деле, обиделся, что ли? Analyze it, Логинов…

- Извини, Илья, - совсем ты растерялся г-н Плотников, смотри, Стасик, не заплачь... - Я ж вовсе не хотел тебя обидеть, я так…

- Ну, если «так», тогда извиняю. Хуйня, проехали… - теперь я смотрю на него с вызовом.

- Что же ты материшься-то без конца? Я ж, всё-таки, старше тебя… И вообще…

- Что именно «вообще»? Впрочем, оставим, а то после того, как мы с вами выясним про «вообще», по логике нам придётся обратиться к частностям, а это процесс пролонгированный во времени, возможно даже, что бесконечный, не знаю, право, не уверен, но очень даже может быть… Станислав Сергеевич, скажите, а что, - с открытым ртом менее жарко? Попробовать надо будет…

Стас с отчётливым стуком закрывает рот, - язык бы не прикусил, волнуюсь я за него, - смотрит на меня ещё некоторое время, и начинает хохотать. Ржать, бля! Да так, бля, заразительно, беззаботно, бля, что я против своей воли хохочу вместе с ним.

- Ну… Ну, дети пошли! - вытирает Стасик слёзы. - «Generation П»… Какая там Пепси, дурак Пелевин…

- Пелевин, - это писатель? Не читал.

- И ладно. Слышал, и то удивительно… Хотя, с тобой я уже ничему не удивляюсь, - Стас продолжает посмеиваться.

А вот это ты зря, милай, я, милай, знаешь, как ещё могу? Не оценил ты меня! Хотя, куда тебе…

- Да уж! Не от сохи… Мы умываться пойдём? А то есть такое ещё предложение: - обсудим, Станислав Сергеевич, творчество современных Российских писателей. Глубже можем взять, - а чего нам себя ограничивать? - почему только Российских? Вообще, русскоязычных.

- Илья, скажи, а ты всегда в такой манере разговариваешь?

- Да ни хуя! Настроение у меня щас заебачее, охуительное просто.

- С этим твоим стилем я тоже уже знаком, - грустно отзывается Стасик. - Мыло возьми в бардачке, пожалуйста. Ой-ёй-ёй! Полотенца-то нет у меня…

- Не смертельно. Так обсохнем.

Мы выходим из раскалённой лоханки, и мой Стасик вдруг начинает странно себя вести. Он машет руками, картинно дышит полной грудью, обводит округу взором из-под приставленной ко лбу ладони, мне подмигивает.

- А?

- Чего, - а? - переспрашиваю я с некоторой опаской.

- Ну, как же? Природа, Илюшка! Хорошо! А запах? Запах-то, запах какой!

Точно, бля, рехнулся Стасик. Ладно бы не буйно. Возни не оберёшься…

- Запах? - с сомнением говорю я. - А хули запах? Река пахнет рекой, трава - травой… Лепёшки вон коровьи, тоже соответствуют наименованию. Деревней воняет, одним словом.

- Ты не любишь деревню?

- Я горожанин, Станислав Сергеевич, - высокомерно заявляю я. - Потомственный…

И сразу, без перехода, я вспоминаю Тихона. Как он возил меня в лес. Только там озеро было. Наше… Сцепив зубы, я смотрю внутрь себя… Тихо, Логинов, тише… Ушло это, не вернуть ничего. Как смог я рассчитался за Тишку, как, сука, смог…

- Что с тобой, Илья? - не на шутку встревоживается Стасик.

- Задумался, Станислав Сергеевич. Вы знаете, что такое «хокку»? Да, именно стихи, и именно японские. Три строки, семнадцать слогов, пять-семь-пять. Я вот вспомнил, по поводу нашего разговора о деревне, послушайте:

- Ух, ты! - восхищается Стасик. - Здорово… Погоди, Илья, в Японии ведь нет колхозов. Или это перевод такой?

- Это не перевод, это один мой друг сочинил…

- Что ж, у тебя друзья под стать тебе, Илья. Пошли умываться.

Я молча иду вслед за Стасом вниз к реке. Только мы подходим к воде, я сразу же начинаю тревожиться. Что за хуйня такая, - спокойно ведь всё. Во, блядь! И на этот раз не ошибся, Логинов. По бережку, повыше нас, к нам идут трое колхозников. Бухие, - сразу определяю я. Лет по шестнадцать-семнадцать, но хотя и пьяные, всё же достаточно опасные, здоровые лбы. Впрочем, это для Стасика эти пейзане опасны, мне по хую. Это бы даже неплохо, это бы я чуть поразмялся даже. А может мимо проканают? Ни хуя, целенаправленно так, чуть ли даже не подпрыгивая от возбуждения, эти трое прут прямо на нас. Ага, Стасик тоже заметил. А интересно, милай, как ты себя поведёшь?..

- Ты чё, сука, тачку тута свою мыть надумал, пидар гнойный? Воще, сука, охуели городские! Прикинь, Тёплый! - так, ну этот, самый шебутной, совсем безпроблемный будет. Тёплый который, - погоняло, надо думать, - тот жирный, по ногам сработаю. Третий неясный пока…

- Ну! - весьма содержательно отзывается Тёплый.

- Так, ребята, погодите, - это Стас ожил. - Ничего я тут мыть не надумал. Мы с братом просто к реке подъехали. Сейчас же уедем, хорошо?

Вот нихуя себе! Я уже, оказывается, брат… Какая дрына рядышком валяется, - загляденье…

- Бабки, у-у-м-м, - о, а третий-то и не претендент! И как только можно самогонку по такой-то жаре…

- Илюха, живо к машине, заводи, и в деревню, я тут пока… - шепчет мне Стас.

Чего ты тут «пока»? Затопчут, на хер. А какой молодец, однако! Браво, г-н Плотников, примите мои…

- Я те, пидар, пошепчусь! Бабки гони! - неврастеник, блядь, его первого, не удрал бы. А палка действительно, - охуенная.

- Ребята, у меня тридцать рублей только, - внешне Стас остаётся спокоен, но я чувствую, что он на грани…

- М-м-мало… - третий мычит.

- Проверим, сука, Тёплый, к тачке!

Ну, всё. Цели ясны, задачи определены, - за работу, товарищи! Эх, Тишка, Тишка…

И меня уже топит знакомое восхитительное чувство. Кожа на скулах натягивается, губы немеют. Не покалечить бы козлов… да и хуй с ними… А вот Стасика бы не задеть, по быстрому надо, пока он не опомнится, да мне на помощь сунуться не решит, сдуру.

- Всё? - холодно спрашиваю я, а сам перемещаюсь от Стаса несколько боком поближе к уродам, - крестьяне даже в клещи нас не взяли, так рядком и стоят… - Мой… э-э… брат скромничает, господа мои. Бабок у нас не меряно, мы ж коровёнку прикупить приехали, - я сую в карман своих обрезанных чуть ниже колен джинсов руку, нащупываю там «Ладью». - Ребятки, миленькие, вы уж нам подскажите, где бы тута коровёнку бы нам этого самого…

Я медленно достаю руку с зажатой в кулаке «Ладьёй», переношу вес на правую ногу, и - на! Прямой в челюсть, - самое элементарное… Мажу, блядь! По зубам попал, - зубы теперь у него в прошлом. Вырубить-то я выблядка вырубил, но он не отлетает назад, а просто падает на месте.