Юкио Мисима - Шум прибоя

В своих играх подростки легко менялись ролями: они могли быть и «нашими», и «врагами». Когда Хироси и Масару назвали Хадзимэ вождем, тем самым они отвели себе второстепенные роли, от которых раньше отказывались. Теперь ребята вопрошали вождя о звуках в гроте. Хадзимэ напустил на себя важный вид и, скрестив ноги, присел под скалой, где горела свеча.

— Вождь, что означает этот страшный грохот?

— Это сердятся духи.

Хадзимэ выглядел торжественно.

— Что нужно сделать, чтобы утихомирить духов? — спросил Хироси.

— Надо принести дары и молиться.

Каждый подросток пришел со своим гостинцем — кому-то дала мать, кто-то стащил сам. Печенье сэмбэй и булочки с фасолевой начинкой мандзю возложили на скалу.

Двое спутников Хадзимэ расступились перед вождем, когда тот спокойным шагом прошел к алтарю, упал ниц на известняковые камни, воздел руки вверх и, непрестанно кланяясь, стал нараспев провозглашать тут же выдуманные заклинания. Хироси и Масару стояли на коленях позади вождя, покорно повторяя за ним странные слова. Хироси представлял себя одним из героев фильма. Он дрожал от холода, проникавшего через ткань его штанов на коленях.

Кажется, духи перестали гневаться; волны стихли. Ребята уселись в кружок и приступили к трапезе. И сэмбэй, и мандзю казались в десять раз вкуснее обычного. Прибой загрохотал сильнее прежнего. В устье грота высоко взметнулись белые брызги, которые в полумраке выглядели призраками. Море громыхало, заставляя содрогаться и пещеру, и подростков; самозваным индейцам, сбившимся в кучку, мерещилось, что они вот-вот опустятся на дно моря вместе с гротом.

Хадзимэ, Хироси и Масару перепугались. Вдруг ворвался ветер, пролетел понизу вдоль стены с надписью, всполошил пламя свечей. Одна свеча погасла, ребят охватил страх. Однако подростки храбрились и подтрунивали друг над другом. По негласным правилам игры, Хироси и Масару отводились роли трусоватых спутников индейского вождя. Эту роль им почти не нужно было играть.

— Ой, мне страшно! Вождь, почему духи рассердились?

Хадзимэ вернулся на каменный трон и, восседая на нем, как подобает вождям, сотрясался величественной дрожью. Его озадачивали настойчивые вопросы спутников, и он невольно вспомнил сплетни, которые последние дни люди нашептывали по всему острову. Без всякого злого умысла он решил ими воспользоваться. Хадзимэ откашлялся и важно произнес:

— Это из-за распутства! Из-за беззакония людей!

— Из-за чего? — переспросил Хироси.

— Хироси, разве ты не знаешь? Твой старший брат Синдзи вступил в прелюбодеяние с Хацуэ, дочерью старика Мияды. Вот почему духи гневаются!

Сообразив, что речь идет о бесчестии старшего брата, Хироси вне себя от ярости стал напирать на самозваного вождя:

— Куда это вступил Синдзи с Хацуэ? В какое такое деяние?

— Разве ты не знаешь? Вступить в прелюбодеяние — это когда мужчина спит с женщиной.

Больше Хадзимэ ничего не знал. Его слова были оскорбительны, поэтому Хироси, вспылив еще больше, налетел на Хадзимэ. Схватил его за плечи, ударил в скулу, но на этом драка закончилась — свечи упали со стены и погасли. Пещеру поглотил сумрак, мальчишки почти не различали друг друга. Хироси и Хадзимэ, стоя лицом к лицу, шумно пыхтели, пока не поняли, что эта ссора грозит им обоим большими неприятностями.

— Ну-ка прекратите! Убьётесь еще! — крикнул Масару, стараясь примирить товарищей.

Все трое чиркнули спичками, зажгли свечи, затем, почти не сговариваясь, поползли из пещеры. Их лица залил яркий солнечный свет. Они карабкались на вершину скалы, а по пути вновь успели подружиться. Теперь мальчишки шли по узкой тропинке, как ни в чем не бывало распевая песню о побережье Гори — одном из живописных мест острова.

На взморье возвышается огромная скала высотой примерно с двухэтажный дом. Ее называют островом Восемь Ярусов. На вершине скалы пышно разрослась изломанная ветрами приземистая сосна; оттуда махали руками какие-то озорники. Их было пять человек, и они что-то громко кричали. В ответ им ребята тоже стали размахивать руками. Вдоль тропинки между сосен кое-где цвели в траве красные цветы.

— Глядите, вон лодки! — сказал Масару, показывая на восток.

Там, в красивой бухточке Нива, неподвижно стояло три лодки. Рыбаки ждали прилива, чтобы войти в порт. Вода прибывала, и работа шла споро.

Взглянув в ту сторону, Хироси прищурил глаза от ярких вспышек света на волнах. Он вспомнил, что Хадзимэ сказал в пещере о его брате. На душе стало тягостно. И чем дальше, тем сильнее он чувствовал эту тяжесть на сердце.

Под вечер Хироси проголодался. Он вернулся домой, держась руками за пустой живот. Старшего брата еще не было. Мать одиноко сидела у печи, подбрасывала в нее валежник. Только в эти часы, когда по дому разносился горьковато-сладкий запах дров, охваченных шумным пламенем, запахи отхожего места исчезали. Хироси прилег на татами и раскинул руки:

— Мам, а мам?

— Что еще?

— Люди говорят, что Синдзи вступил в прелюбодеяние с Хацуэ. Что это значит?

Мать мгновенно отползла от печи и присела рядом с Хироси. В ее глазах вспыхнул огонек. С распущенными непричесанными волосами она выглядела страшновато.

— Хироси, кто тебе сказал такое? От кого ты слышал?

— Хадзимэ сказал.

— Все это отвратительные сплетни! Не надо повторять глупости о брате, он старше тебя все-таки и к тому же кормит всех нас!

Мать была весьма снисходительна к любовным забавам молодых. Она не выносила и обычных женских пересудов у костра, когда в сезон промысла ныряльщицы собираются вместе посудачить. Однако речь зашла о любовных приключениях ее сына, и она решила выяснить подробности. Ночью, когда Хироси уснул, она подошла к постели старшего сына и принялась шептать ему на ухо. Ее голос был низкий, но сильный.

— Ты слышал, что о Хацуэ поговаривают люди?

Синдзи покачал головой и покраснел. Мать смутилась, но не отстала от него.

— Ты спал с ней?

Синдзи снова покачал головой.

— Значит, это правда?

— Правда.

— Ну, хорошо. Что сделано, то сделано. А люди всегда болтливы. Не бери в голову.

…Не все шло хорошо. На следующий вечер мать Синдзи пошла в женский клуб на собрание, посвященное празднику Сёмэнконго. [9] Буддийский праздник Небесного посланца и воина. Едва она вошла, как все женщины вдруг замолчали, сделав вид, будто они ни о чем не говорили. Понятно — сплетничали.

На следующий вечер Синдзи тоже посетил молодежное собрание в «ночлежке», где группа сверстников сидела за столом, ярко освещенным голой электрической лампочкой. Они что-то пылко обсуждали, но, завидев его в дверях, мгновенно оборвали разговор. Все замерли. Казалось, только шум прибоя плескался в убогой комнатенке, что дрейфовала по волнам без единой человеческой души. Синдзи прислонился спиной к стене, обхватил руками колени и, как всегда, сидел тихо. Вскоре все оживились. Как ни в чем не бывало ребята стали разговаривать уже на другую тему, а председатель молодежного кружка Ясуо, ко всеобщему удивлению, даже поклонился Синдзи из-за стола. Синдзи доверчиво ответил ему простой улыбкой.