Юкио Мисима - Шум прибоя

Прибыв домой, Синдзи сначала сходил в храм Хатидай, оттуда тотчас пошел к Дзюкити. Его хорошо принимали и угощали. Синдзи никогда в жизни не приходилось пить, но на этот раз по настоянию хозяина он выпил несколько чашек рисовой водки. На третий день он снова вышел в море на бригадирской лодке.

Синдзи не распространялся о рейсе, зато капитан поделился с бригадиром Дзюкити всеми подробностями.

— Ну, ты молодчина, отличился!

— Пустяки!

Паренек слегка покраснел и ничего более не сказал. Те, кто знать не знал, каков он по натуре, думали, что парень полмесяца где-то бездельничал. Спустя некоторое время Дзюкити спросил его мимоходом:

— Что, от старика Тэруёси до сих пор ничего не слышно?

— Нет.

Никто не приставал к нему с разговорами о Хацуэ, и одиночество уже не тяготило юношу. Лето, изнывая от жары, влачило свои последние недели. Синдзи, умиротворенный спокойным морем, отдавался любимой работе, которая и по душе была ему, и пришлась впору по плечам, словно хорошо сшитый костюм. А другими заботами его сердце не жило.

Юноша не оставлял надежды заработать денег, чтобы стать независимым. Он вновь с волнением вспомнил тот белый пароход в море, который видел когда-то на закате дня. Однако сейчас он испытывал иное чувство. «Я знаю, куда он направляется, знаю, как живется там морякам, знаю их трудности…» — размышлял Синдзи.

Его сердце почему-то трогал уже не сам неизвестный пароход, немного утративший ореол таинственности, а влачившийся за судном длинный шлейф дыма. Дым этот напоминал ему о тяжелом канате, который он вытягивал из моря, выбиваясь из последних сил. Руки юноши невольно сжимались в кулаки.

Тот белый пароход уже не был для него ни далеким, ни неведомым. Синдзи по-мальчишески смотрел из-под пятерни на угасающие над морем вечерние облака…

Летние каникулы заканчивались, а Тиёко не приезжала. Жена смотрителя маяка ждала, когда вернется дочь. Она написала письмо. Ответ задерживался. Мать отправила еще одно. Дней через десять пришел ответ — прохладная отписка. В письме, не объясняя причин, Тиёко сообщала, что на летние каникулы домой не приедет.

Экстренной почтой мать отправила еще одно письмо — не меньше чем на десяти листах. В нем она слезно вымаливала, чтобы дочь приехала повидаться родителями. Седьмого числа пришло ответное письмо; времени до конца каникул оставалось совсем немного. Мать была крайне поражена письмом дочери. В тот день как раз вернулся Синдзи.

В письме Тиёко призналась матери, что в своп прошлый приезд во время тайфуна она увидела, как Синдзи и Хацуэ шли вместе, прильнув друг к другу. Они спускались по каменной лестнице — и это вовсе не праздные выдумки какого-то Ясуо! Тиёко считала себя виноватой в том, что пошли сплетни, и страдала от этой мысли. Она писала, что ей было бы неловко вот так вот бессовестно заявиться на остров, поэтому она решила не мешать счастью Хацуэ и Синдзи. Если же матушка возьмется уговорить старика Тэруёси, чтобы он не разлучал влюбленных, то она с легким сердцем вернется домой.

Тон письма испугал мать. «Как бы не приключилась беда с дочерью!» — подумала она. Нужно было срочно что-то делать. По книгам мать знала немало случаев, когда молодые девушки возраста Тиёко совершали самоубийство из-за сущих пустяков.

Она решила скрыть от супруга это письмо, а все проблемы уладить самостоятельно — как можно скорее до возвращения дочери. Не мешкая, мать переоделась в праздничный льняной костюм. Она вспомнила свое былое учительство в женской гимназии, когда ей приходилось проводить беседы с родителями на сложные педагогические темы. В ней снова проснулась воля.

Перед домом на обочине дороги, спускающейся в деревню, были разостланы циновки. На них сушились семена кунжута, красная фасоль, соя. Стояли солнечные дни позднего лета. Крохотные зеленоватые зернышки кунжута отбрасывали тень, похожую на крупные ячейки. Грубая циновка выглядела как новенькая. Вдалеке простиралось море, волны были спокойными.

В белых сандалиях жена смотрителя степенно спускалась по деревенской бетонке. Вдруг до нее донеслись веселые оживленные голоса и шлепки мокрого белья. Она огляделась. На берегу речушки у дороги шесть или семь женщин в простеньких платьях стирали белье. После праздника «Бон» редко кто выходил собирать бурые водоросли. В свободное время ныряльщицы устроили большую стирку. Мелькнуло лицо матери Синдзи. Мылом почти никто не пользовался, белье расстилали на плоских камнях и вытаптывали ногами.

— Ах, госпожа! Добрый день! Куда это вы? — воскликнули женщины, приветствуя ее поклонами. Их платья были подоткнуты, на голых загорелых бедрах играли блики речной воды.

— Да вот Мияду Тэруёси иду проведать.

С матерью Синдзи она не поздоровалась. Она поняла, что нелепо выглядит со своей затеей — сватать чужого сына.

Свернув с большой дороги, хозяйка маяка ступила на каменную лестницу, мшистую и скользкую. Река оказалась у нее за спиной. Она стала осторожно спускаться, украдкой поглядывая через плечо.

Мать Синдзи, стоявшая посреди речки, протянула ей руку. Хозяйка маяка сняла с босых ног сандалии, вошла в воду.

Женщины на противоположном берегу не сводили с них глаз.

И тут жена смотрителя маяка обратилась к матери Синдзи с вопросом. Чужих ушей избежать было все равно невозможно.

— Это правда, что говорят люди, будто Синдзи и Хацуэ?…

Глаза у матери Синдзи округлились.

— Синдзи любит Хацуэ.

— Да что вы говорите!

— Вот почему Тэруёси мешает им!

— Синдзи очень переживает.

— А Хацуэ что же?

Другие женщины внимательно прислушались, затем вмешались в их разговор. Ведь речь зашла о Хацуэ, которая еще раньше откровенно рассказала им обо всем. Женщины упрекали Тэруёси. А во время состязаний, которые устроил старик торговец, все они болели за девушку.

— Хацуэ тоже влюблена в Синдзи. Это правда, госпожа! Однако старик Тэруёси собирается взять этого бестолкового Ясуо в зятья. Какое самодурство, не правда ли?

— Положение серьезное! — произнесла мать Тиёко учительским тоном. — Вот и дочка моя прислала из Токио письмо, в котором настаивает, чтобы Хацуэ и Синдзи ни в коем случае не разлучали. Я поговорю с Тэруёси, однако не будет ли возражать мама Синдзи?

Женщина взяла из-под ног ночную рубашку сына, медленно отжала ее. Помолчала. Потом повернулась к хозяйке маяка и, низко склонив голову, произнесла:

— Будьте любезны, очень прошу вас…

Все женщины считали себя обязанными вмешаться. Они подняли переполох, словно утки, они шумели и галдели. Наконец решили вместе с хозяйкой маяка на переговоры с Тэруёси отправить целую делегацию. Хозяйка согласилась. Пять женщин, кроме матери Синдзи, быстро отжали белье и отправились домой. Они договорились встретиться на повороте по пути к дому Тэруёси.