Аноним - Дневник Алисы

Позже, когда она пришла в себя, женщина сказала, что Бабби может остаться у нее жить и ходить тут в школу. Она сказала, что ей придется работать только два часа в день, в основном вечером. На следующий день Бабби записали в школу, как племянницу этой женщины, и у нее началась жизнь высококлассной МП. У этой женщины было еще четыре племянницы в то время, когда там жила Бабби. В школу их отвозил шофер, он же и забирал их оттуда, и они никогда не видели денег, которые они зарабатывали. Бабби сказала, что большую часть времени они просто сидели в квартире, как обезьяны, никогда толком не разговаривали и никуда не ходили.

Это было настолько невероятным, что я стала задавать вопросы, но она продолжала рассказывать и была такой грустной и отстраненной; мне кажется, она говорила правду. К тому же после всего, через что я прошла, поверишь во все что угодно. Ну разве не печально находиться в месте, где все настолько невероятно, что поверишь во все? Друг мой, мне кажется это очень и очень печальным.

В общем, через две недели Бабби убежала и автостопом добралась до Сан-Франциско. Там ее избили и изнасиловали четыре парня. Она просила у прохожих денег, чтобы позвонить домой, но ей никто не дал. Она сказала, что она приползла бы домой и позволила запереть себя в шкафу, но когда я спросила ее, почему она не обратилась в больницу или в полицию, она стала кричать и плеваться в пол.

В конце концов она, похоже, все-таки связалась с родителями, но к тому времени, как они добрались до Сан-Франциско, она уже уехала с парнем, у которого была своя лаборатория по производству ЛСД. Они оба вписались в какое-то общественное дерьмо, и в результате она, как и я, оказалась тут.

Я так рада, что ты есть, мой Дневник; в этой звериной клетке абсолютно нечего делать, и все вокруг такие ненормальные, что просто не смогла без тебя существовать.

Дальше по коридору лежит женщина, которая плачет, стонет и издает какие-то странные звуки. Даже когда я закрываю уши своими больными руками и накрываю голову подушкой, все равно не удается избавиться от этих булькающих звуков. Смогу ли я когда-нибудь заснуть, не прикусывая язык, чтобы не стучали зубы, и так, чтобы мое сознание не захлестьшала волна ужаса при мысли об этом месте? Этого не может быть на самом деле! Мне кажется, что завтра привезут толпу школьников, чтобы те кормили нас арахисом сквозь решетку.

Милый Дневник, похоже, я утратила рассудок или по крайней мере потеряла над ним контроль. Я только что пыталась молиться. Хотела попросить Господа, чтобы он мне помог, но я могу произносить только слова, мрачные, бесполезные слова, они падают на пол и закатываются по углам или под кровать. Я пыталась, правда пыталась, вспомнить, что нужно сказать после «Вот я укладываюсь спать…», но это только слова, бесполезные, искусственные, тяжелые слова, ничего не значащие и не имеющие силы. Они подобны бреду этой сумасшедшей, которая стала теперь частью моей жизни. Словесный пафос, бесполезный, бессмысленный, не имеющий значения, в котором нет ни силы, ни красоты. Иногда мне кажется, что смерть – единственный выход из этой комнаты.

С сегодняшнего дня мне позволили ходить на занятия. Школа здесь – это привилегия. Не может быть ничего хуже, мрачнее и невыносимее, чем просто сидеть и ничего не делать, когда у тебя миллион бесконечных часов для этого.

Наверное, я плакала во сне: когда я проснулась, подушка была мокрая, и сама я была измотана до предела. У младших школьников два учителя, и у нас тоже два. Оба, кажется, добрые, а дети производят впечатление вполне управляемых. Думаю, они просто боятся, что их отправят обратно в небытие, в мир бездействия и одиночества.

Наверное, люди ко всему могут приспособиться, даже к тому, что тебя запирают. Сегодня вечером, когда закрылась эта огромная, тяжелая дверь, я не чувствовала себя такой ужасно подавленной, а может, я просто выплакалась. Мы посидели с Бабби и поговорили немного, я даже сделала ей прическу, но из нашей жизни исчезли радость и непринужденность. Я начинаю уже, как она, волочить ноги и нахожусь на грани между жизнью и смертью. Другие девочки в нашем корпусе разговаривают, шутят, смотрят телевизор, прячутся в туалетах, чтобы покурить, а мы с Бабби просто стараемся держаться вместе.

Тут все курят, и все холлы заполнены вонючими серыми клубами дыма, от него некуда спрятаться. Он, как и пациенты, здесь заперт и сошел с ума.

К передникам всех санитаров приколота тяжелая звенящая связка ключей. Их постоянное бряцание звучит как непрерывное угнетающее напоминание.

Сегодня вечером Бабби пошла смотреть телевизор в комнату отдыха, я ревную. Стану ли срывать свою злость на ребенке, который променял свою подругу на пожилую женщину с блоком сигарет, чтобы та поделилась с ней. Этого не может быть! Это не может происходить со мной!

Сегодня после школы в помещении центра у нас была групповая терапия. Очень интересно слу-шать ребят. Я умирала от желания спросить, как все ребята себя чувствовали, когда только сюда попали, но не посмела открыть рот. Рози была очень расстроена тем, что на нее никто не обращает внимания, и ребята сказали ей, почему с ней тяжело общаться: потому что она собственнически относится к людям, прилипает и не отпускает. Сначала она разозлилась и стала ругаться, но я думаю, что еще до конца занятия она поняла себя чуточку лучше, должна была понять.

Потом стали обсуждать, как другие «подпитывают свои проблемы», это было интересно. Может быть, время, проведенное здесь, и правда сделает меня лучше.

После терапии ко мне подошел Картер, староста группы (каждые шесть недель они выбирают нового), и сел рядом со мной, чтобы поговорить. Он сказал, чтобы я не стеснялась выражать свои мысли, злость и страхи при всех, чтобы их можно было изучить. Он сказал, что, запертые внутри, они искажаются и кажутся больше, чем они есть на самом деле. Еще он сказал, что, когда он только попал сюда, он был так испуган, что на три дня потерял голос. Он физически не мог говорить! Его послали сюда в основном из-за того, что с ним никто не мог общаться. Он столько раз побывал в зале суда, исправительных школах и сменил столько приемных семей, что не может упомнить, но считает, что пребывание в этой больнице действительно прочистило ему мозги.

Он сказал, что, если ты докажешь, что прогрессируешь и что ты управляемый человек, можно перейти в первую группу. Он пару раз уже был в первой группе, но из-за дурного характера его постоянно переводят обратно во вторую. А еще он сказал, что каждые две недели ребят из первой группы возят на автобусную на экскурсию в горные пещеры. Я хочу туда поехать! Мне нужно выбраться отсюда! Просто необходимо.