Мария Галина - Малая Глуша

Инна поставила свой чемодан на землю, раскрыла и опять чем-то пошуршала, потом достала бутылку с водой, хрустящие хлебцы, банку шпрот и красный, чуть подмокший с одного боку помидор. Все это она разложила на газете “Знамя коммунизма”, которую тоже достала из чемодана.

– Ножик только надо, – сказала она деловито.

– Ножик как раз есть, – обрадовался он.

Краем глаза он видел девочку, та вскарабкалась на качели, укрепленные на толстом яблоневом суку, и теперь лениво раскачивалась, болтая ногами. Качели тоже были просто устроены: две прочные веревки и перекладина.

– Качели, – сказал он, вгоняя ладонью перочинный нож в жестяную крышку.

– Что?

– В ее возрасте у меня были получше.

– У вас все было лучше, – сказала Инна почти с ненавистью.

– Инна, – сказал он, – Болязубы, конечно, странненькое место, но я знал места гораздо хуже. Честное слово.

Она сидела, склонив голову, упершись взглядом в столешницу.

– За что вы меня так не любите, Инна?

– Вы неправильно все делаете, – прошипела она сквозь зубы.? Дергаете всех, спрашиваете. Когда, зачем? Нельзя так. Это милость.

Одолжение. Как вы не понимаете?

– Вы хотите сказать, – спросил он горько, – что нас пустили за реку потому, что мы себя хорошо вели?

Она вздрогнула и смолкла.

– Здесь нет правил, Инна, – сказал он. – А если есть, то другие правила. Мы их не знаем. Мы можем нарушать их именно по незнанию.

– Вы даже не потрудились захватить с собой еды.

– Я думал, это будет быстро, – признался он. – Я не знал, что здесь… так много всего.

Может, если бы я был один, это и было бы быстро? – подумал он.

А она готовилась к долгому путешествию, к сказке, где надо сначала поклониться яблоньке, потом починить печку, потом износить железные сапоги, истереть железный посох… И теперь все здесь делается по ее мерке?

В темно-глянцевой листве черешни возились местные птицы, которых

Инна не знала.

– Я не представляю себе, – сказал он вдруг. – Просто не представляю.

Это место. Ну, то, которое…

– Не надо об этом, – сказала Инна быстро.

– Ладно. Не надо.

Хозяйка подошла с большим глиняным кувшином, на стенках его выступила темная роса.

– Нам нельзя, – сказал он. – Вы же знаете. Пить нельзя.

Ему не хотелось обижать хозяйку, и он боялся, что Инна опять будет злиться, но пить местную воду он бы не рискнул.

– Да-да. – Она присела на лавку, подперла голову крупной рукой и сочувственно на них посмотрела. – Я знаю. Умыться хотите? Умыться можно.

Тут только он заметил, что через другую ее руку перекинута чистейшая, сложенная вдвое холстина.

– Я не знаю, – сказал он неуверенно. – Руки разве помыть… – Ему не хотелось обижать приветливую хозяйку.

– Нет, – тут же ответила Инна.

Он поднялся и протянул руки, чтобы хозяйка полила на них из кувшина.

Вода была холодная, и это оказалось неожиданно приятно.

– Как же вы тут живете? – спросил он сочувственно.

– Вот так и живем, – сказала она певуче. – Все сами.

– Что же, те, кто приходит из-за реки, они… никогда не помогают? Не оставляют тут, ну, вещей или…

– Что вы, – сказала она. – Обычно всегда приходят налегке. Она исключение. – Женщина кивнула на Инну, которая сидела, не прислушиваясь к разговору, ее четкий чистый профиль ясно вырисовывался на фоне черешни.

– А как же?.. – Он вспомнил, как его втолкнули в лодку бабы Малой

Глуши. – Как же они обходятся? Если здесь нельзя ни есть, ни пить…

– Так и обходятся, – сказала она спокойно. – Потерпят и привыкают.

Главное – перетерпеть вначале. Только, – она лукаво усмехнулась, – это она вам сказала, что тут нельзя есть и пить? Ее обманули. Это суеверие.

– Что?

– От здешней еды нет вреда, – сказала хозяйка. – Наоборот. Она открывает глаза. Человек возвращается к себе и видит то, чего раньше не видел. Если, конечно, возвращается. Но это очень тяжело, потому что такое трудно вынести. Немногие могут. Потому и пошел слух, что – нельзя.

– Мне как-то не улыбается видеть то, чего никто не видит, – сказал он. – Я, кажется, догадываюсь, что из этого может получиться. А песьеголовые правда людей едят?

– Кто это может знать? – пожала она плечами. – Они уводят их к себе, ну а что там с ними делают…

– Отсюда можно не вернуться?

– Можно.

– Почему?

Инна беспокойно пошевелилась. Ей не нравилось, что он так долго разговаривает с хозяйкой. Она боялась, что хозяйка рассердится и они не получат проводника.

– По разным причинам, – сказала хозяйка. – Иногда все совсем просто.

Многим тут просто нравится.

– Нравится?

– Да. Здесь время идет по-другому. Можно найти себе такое вот место,?- она кивком показала на пряничный домик, – и жить в свое удовольствие. Можно путешествовать. Рано или поздно с тобой будет все, что ты захочешь. И торопиться некуда.

Он подумал.

– Вы так и остались тут? – тихо спросил он. – Пришли и остались?

Она с улыбкой покачала головой и приложила палец к губам, он так и не понял, было ли это подтверждением или просто нежеланием говорить на такую тему. Инна встала и торопливо подошла к ним. Боится, что я скажу что-нибудь не то.

– Все хорошо, – сказала хозяйка. – Вы не волнуйтесь. Отдохните пока.

Спать вам можно? Я постелю вам одеяло тут, под черешней. Хотите?

Он поглядел на Инну, та пожала плечами. Отказаться она боялась, чтобы не рассердить хозяйку, и спать, кажется, тоже боялась.

Солнечные зайчики прыгали меж листвой черешни и меж тенями от листвы на траве.

– Неплохо было бы, – сказал он виновато. – А вы разбудите нас, когда ваш муж вернется?

– Да. – Хозяйка улыбнулась, повернулась и пошла к дому, крупная, бедра распирают холщовую юбку. Такая фигура, не модельная, но очень женственная.

Инна вновь присела на край лавки и стала чертить пальцем по столешнице.

– Она не говорит, куда он ушел, – заметил он. – А вы думаете – куда?

Она ответила, не поднимая головы:

– Не знаю, может, еще кого-то провожает.

– Думаете, так уж много народу приходит из-за реки?

– Думаете, мы одни такие? – тут же ответила она.

За то время, что они встретились, она успела очень измениться. Стала суше, жестче. И больше не говорила о себе. Вообще не говорила на посторонние темы. Наверное, я тоже изменился, только сам не замечаю этого. А она видит. Наверное.

– Все гадаю, тот, с “Нахимова”… У него получилось?

– Не хочу этого знать, – сказала она быстро.

Вернулась хозяйка, под мышкой она несла огромное свернутое лоскутное одеяло, раскатала его на траве, улыбнулась им и вновь пошла к дому.

Он вдруг почувствовал, что голова у него стала тяжелая, а глаза закрываются сами.

Солнце било сквозь листву черешни, почти наотмашь, лучи стояли вертикально, и в них плясала едва заметная мошкара.