Жан-Мари Леклезио - Небесные жители

Самолет медленно удаляется в сторону пустыни, и ветер развеивает белый след. Наступает тяжелое, почти мучительное молчание, и солдату приходится сделать усилие, чтобы подняться с камня, на котором он сидел. Некоторое время он стоит, глядя на девочку, сидящую под прямым углом к иссохшей земле.

— Я ухожу, — говорит он.

— Приходите завтра, — просит Крошка-Крестик.

Солдат хочет сказать, что он не придет ни завтра, ни потом, — может быть, не придет никогда, потому что он тоже должен лететь в Корею. Но не решается и только повторяет еще раз, как-то неуклюже:

— Я ухожу.

Крошка-Крестик слушает его шаги, удаляющиеся по пыльной дороге. Снова налетает ветер. Теперь он холодный, и она вздрагивает под шерстяным покрывалом. Солнце стоит низко, его лучи почти горизонтальны, и тепло дотягивается до нее между порывами ветра, точно согревая дыханием.

Наступает час, когда синева истончается, рассасывается. Крошка-Крестик чувствует это своими потрескавшимися губами, веками, кончиками пальцев. Даже земля уже не такая твердая, как будто свет взрыхлил ее.

Снова Крошка-Крестик зовет своих подружек пчел, и ящериц, и охмелевших от солнца саламандр, и жучков, и букашек, и муравьев, что ползают стройными колоннами. Она зовет их всех, напевая песенку, которой научил ее старый Бахти:

Она вытягивает вперед руки, силясь удержать воздух и свет. Она не хочет уходить. Вот бы все осталось, не исчезало, не пряталось бы в свои норки и тайнички.

Это час, когда свет жжется и делает больно, злой свет, брызжущий из глубины синевы. Крошка-Крестик сидит не шевелится, и в ней растет страх. Вместо солнца в небе появилась звезда, синее-синее светило, оно смотрит, и взгляд его упирается прямо в лоб Крошки-Крестика. На нем маска из перьев и чешуи; оно идет, пританцовывая, топая ногами по земле; оно летит как самолет, как ястреб, и тень его точно плащом накрывает долину.

Это он, Сакуасохо, так его зовут. Он один, и он идет к покинутой деревне по дороге из небесной синевы. Его единственный глаз глядит на Крошку-Крестика, и этот жуткий взгляд жжет и леденит одновременно.

Крошка-Крестик хорошо его знает. Это он ужалил ее как шершень давеча с бескрайнего пустого неба. Каждый день в один и тот же час, когда солнце клонится к закату, а ящерицы прячутся под камни, когда мухи тяжелеют и садятся куда придется, — в этот час появляется он.

Похожий на воина-великана, стоит он по ту сторону неба и глядит на деревню своим жутким взглядом, который жжет и леденит. Он глядит в глаза Крошки-Крестика, как не глядел никто и никогда.

Крошка-Крестик чувствует ясный свет — чистый синий свет, который проникает в нее до самого сердца и пьянит, словно родниковая вода. Свет, ласковый, как южный ветер, что приносит запахи трав и диких цветов.

И вот сегодня впервые светило не стоит неподвижно в небе. Оно медленно приближается, парит, летит, словно плывет по быстрой реке. Его синий взгляд устремлен в глаза Крошки-Крестика, он светится таким ярким светом, что она закрывает лицо обеими руками.

Часто-часто бьется сердце Крошки-Крестика. Никогда она не видела ничего прекраснее.

— Кто ты? — кричит она.

Но воин не отвечает. Вот он, Сакуасохо, стоит на каменном утесе прямо перед ней.

И вдруг Крошка-Крестик понимает, что он — синяя звезда: та звезда, что живет в небе и однажды спускается на землю, чтобы танцевать на деревенской площади.

Она хочет вскочить и убежать, но свет из глаза Сакуасохо проник в нее и не дает шевельнуться. Когда воин начнет свой танец, мужчины, женщины и дети начнут умирать на земле. Самолеты медленно кружат в небе. Так высоко, что их едва видно, но они видят все и высматривают добычу. Огонь и смерть повсюду вокруг утеса, даже море загорелось, будто полно не воды, а смолы. Большие города охвачены ослепительным пламенем, низвергающимся с небес. Крошка-Крестик слышит громовые раскаты и взрывы, плач детей и вой собак, обреченных на смерть. Ветер кружит, дуя все сильнее, это уже не танец, это скачка обезумевшей лошади.

Крошка-Крестик закрывает руками глаза. Почему, почему люди этого хотят? Но поздно, слишком поздно, и, может статься, великан с синей звезды больше не вернется в небо. Воин пришел танцевать на деревенской площади, как танцевал когда-то старый Бахти — он сам ей рассказывал — в Хотевилле до Великой войны.

Великан Сакуасохо стоит перед крутым утесом, медлит, словно не решаясь войти. Он глядит на Крошку-Крестика, и взгляд его жалит и жжет внутри головы так сильно, что она не может больше терпеть. Она кричит, вскакивает — и замирает, откинув назад руки. Крик застревает у нее в горле, и сжимается сердце, потому что она вдруг видит перед собой синее-синее, словно широко раскрывшийся глаз великана, небо.

Крошка-Крестик молчит. Слезы набухают под ее веками — слишком силен свет солнца и синевы. Покачнувшись на иссохшей земле на краю обрыва, она видит медленно вращающийся вокруг нее горизонт, видит все в точности как говорил солдат: широкую желтую равнину, темные овраги, красные дороги, огромные силуэты далеких плато. Она срывается с места и бежит, бежит по улочкам покинутой деревни, через тень и свет, под синим небом, без единого крика.

Сакуасохо — бог Синей звезды или воплощение Синей звезды.

Легенда североамериканских индейцев хопи.

Бог Тайова породил других богов и повелел им создать вселенную. Первый мир назывался Топела. В нем были и суша, и океан, и живые организмы, и люди, созданные новыми богами. Но живые существа не слушались богов и были уничтожены Великим потопом. Следующие два мира тоже оказались неудачными и так же были разрушены. Наш мир — четвертый.

Одно из самых древних пророчеств хопи говорит о возвращении на Землю бога Синей звезды Сакуасохо, который пока еще находится далеко и не видим, но скоро появится в небе. Его появление ознаменует собой начало на Земле новой, пятой по счету, эры.

Пророчество хопи гласит: "Бог Синей звезды появится на небесах, и мир снова изменится. Когда Сакуасохо снимет свою маску и начнет танцевать на рыночной площади перед непосвященными, — настанет Великий день очищения".

В процессе изменения мира пропадет все зло. Неправедное и материальное будет разрушено. Какое-то время не будет ни ритуалов, ни веры. Но потом земля возродится, как возродятся и ритуалы, отмечающие начало нового цикла жизни.