Франсуаза Саган - Смятая постель

– Я не хотел надоедать тебе, Беатрис, – ответил он. – Тебе и так приходится нелегко – целый день работа и еще вечером какие-то вопросы. Что касается Рауля… Что, по-твоему, я должен был говорить Раулю? О чем? Я же ничего не понимаю в кино! Я так и объяснил этим типам из «Шоу-Шоу»!

– То есть как? – сказала Тони. (Она поднялась, она была бледна, и Эдуар почти любовался ею.) – Вы что же?.. Отказались?..

– Да, я им уже написал, – ответил Эдуар. – Не знаю, впрочем, послал я письмо или нет…

Он встал, в свою очередь, и сделал вид, что ищет письмо в карманах. Никола, который, успокоившись, вернулся к ним со стаканом в руке, тут же уронил его и опустился на колени, чтобы собрать осколки.

– В этом нет, – сказал Эдуар, – и в этом нет, но я точно его еще не отослал. Отправлю завтра из Парижа.

Повисло изумленное молчание. Никола, все еще на четвереньках, не удержался и протяжно застонал; потом наконец присоединился к остальным – глаза его были полны слез.

– Эдуар, – сухо сказала Тони, – сядьте! Давайте сядем все. Эдуар, вам нужно сделать эту статью. Нужно, вы понимаете меня, Эдуар? Нужно – и все.

Эдуар сел, вид у него был крайне растерянный. Всеми силами он старался не встретиться взглядом с Никола.

– Но что я должен написать? – спросил он. – Мне бы не хотелось раздражать Рауля, я и так все время путаюсь под ногами, я…

– Ну и что! – громко крикнула Тони. – Ну и что из этого? Всегда под ногами кто-то путается! Но не всегда путается корреспондент из «Шоу-Шоу», черт подери! А Рауль? Кто такой Рауль? Рауль – режиссер, и его фильм очень скоро пойдет в Америке! Так что вы увидите, есть у него время или нет отвечать на ваши вопросы! Рауль! Да вы можете спрашивать его о чем угодно, мой дорогой Эдуар! Можете спрашивать кого хотите. И все вам будут отвечать! Я об этом позабочусь. Даже Беатрис будет отвечать на ваши вопросы!

Эдуар посмотрел на Беатрис. Она задумчиво смотрела на него, почти любуясь.

– А кто именно из «Шоу-Шоу» просил тебя об этом?

– Милан, Эдвард Милан, кажется, так… (Эдуар час висел на телефоне, чтобы узнать эту фамилию.) Он заместитель Мэтью, главного редактора, насколько я знаю. Смешно, но они платят за слово, эти ребята… По доллару за каждое слово. Здорово, а?

Тони уже бросилась к нему, лихорадочно обняла, прижала к своему сердцу и поцеловала, приговаривая: «Мой маленький гений, мой голубочек, мой дорогой Эдуар». Потом она повернулась к Беатрис и возвестила театральным тоном:

– Дорогая моя, – сказала она, – еще раз браво! Ты нашла нам золотую жилу, – продолжала она, прижимая к себе голову притворщика Эдуара, – настоящую золотую жилу!

– Если я останусь, – сказал Эдуар, почти утонув в надушенном свитере Тони, – ты тоже ответишь на мои вопросы, Беатрис?

– Если это не очень личное, – сказала та, улыбаясь.

Она встала и подошла к нему, чтобы в свою очередь нежно поцеловать его в лоб, будто счастливая мать, удивленная тем, что ее лентяй сын вдруг окончил политехническую школу первым учеником. Что касается Никола, он тоже казался удивленным и счастливым, но по другим причинам. Он заказал шампанского, разбудил Рауля и его ассистента, и Эдуар, превратившись из самого невзрачного статиста в главного героя сцены, разыгрывал свою роль с лукавством и ужасом. Когда-нибудь его мошенничество раскроется, и тогда он немного даст за свою шкуру. Но пока они с Никола только весело смеялись.

Вот так, в тридцать шесть лет, уже долгое время будучи писателем, Эдуар Малиграс открыл все прелести обмана и все тревоги, связанные с ним. И когда поздно ночью Беатрис сказала ему, улыбаясь: «Хотите, мсье журналист, я покажу вам, как француженки занимаются любовью?», он почувствовал себя самым виноватым и самым хитрым в мире любовником.

Хотя Никола почти что официально жил на чужой счет, но и у него были свои подопечные, которых он содержал. Он был одним из тех редких людей, которые, объявив, что деньги значения не имеют и всего лишь служат подспорьем, следовал этой доктрине в обоих смыслах: он находил естественным и получать и давать. И вот он выписал из Парижа, отчасти на средства съемочной группы, отчасти на свои, одного разорившегося дотла ирландца, чтобы сыграть роль фотографа из «Шоу-Шоу». Снабженный подержанной лейкой, взятой напрокат по дешевке, Бэзил Кинэн прибыл в Турен прекрасным утром и после того, как Эдуар коротко ввел его в курс дела, был представлен Раулю и другим членам киногруппы.

Бэзил Кинэн был высокий жгучий брюнет со светлыми глазами, отличавшийся известной ирландской веселостью и известным ирландским обаянием. Они с Беатрис понравились друг другу и поняли это с первого взгляда. Впрочем, всю неделю они избегали смотреть друг на друга, и эта нарочитость наконец запоздало встревожила неосторожного Никола. Эдуар же, увлекшись своей новой ролью, ничего не замечал. Он чувствовал себя героем Макиавелли и Фейдо одновременно, и для него этот большой флегматичный простофиля Бэзил был не более чем статист. А значит, он доверял ему. И естественно, что Беатрис и Бэзил после замысловатых и непринужденных па, в которых кружил их вальс желания, оказались наконец наедине.

В этот день съемки шли под открытым небом, и так как ни с того ни с сего дождь полил как из ведра, все ринулись искать себе убежища либо в кафе, либо в домах по соседству. Бэзил вместе с Беатрис случайно оказались в риге. Запах свежескошенной травы и сена, так пронзительно напомнивший о лете, смешивался с запахом земли, напоенной дождем, который радостно оповещал о приходе осени. Мокрые волосы Беатрис прилипли к вискам, брови и губы были влажными, у нее был вид дикарки, и Бэзил приблизился к ней, не говоря ни слова, с улыбкой, на которую она ответила. Он стал целовать ее, потом тихо прижался к ней, и Беатрис изумил этот момент, волшебный и неотвратимый, когда везде и всегда безошибочно узнаешь будто отмеченных одним и тем же знаком мужчину и женщину, обреченных на наслаждение – или, выражаясь более точно, принятых в избранное, тайное и всемогущее «франкмасонство». Бэзил овладел ею умело и сильно, и, чтобы не закричать, Беатрис, забывшись, укусила его в плечо.

Позже, утихнув, она с неподдельной нежностью разглядывала неизменные черты этого вечно появляющегося спутника: нового любовника. Но вот ливень прекратился, ее уже звали, она приподнялась и села. Опершись на локоть, Бэзил гладил ее волосы огромной ручищей, вынимая запутавшиеся в них соломинки, а она застегивала ему рубашку и завязывала галстук. Движения их были спокойны, будто их объединяло давнее согласие. Оба улыбались. Охваченный благодарностью, он поцеловал Беатрис руку, а она, перед тем как выйти на улицу, с нарочитой церемонностью поцеловала руку ему.