Джонатан Коу - Круг замкнулся

Мальвина занимается медийными исследованиями, она пишет курсовую о взаимоотношениях политиков — причем преимущественно о новых лейбористах — и СМИ. И что же предлагает Бенжамен, широкая душа? «О, да тебе надо обязательно порасспросить моего брата». Мальвина радостно хватается за эту мысль. Пол поначалу не рвется общаться со студенткой, но Бенжамен говорит, что она хорошенькая, и Пол мгновенно дает себя уговорить, и… ну, что было дальше, ты знаешь. — Лоис задумчиво смотрела в окно, перебирая в голове эту цепочку событий и стараясь понять их смысл. — Все началось, — подытожила она, — с музыкального отрывка. Записанного в доме моих бабушки и дедушки. Много-много лет назад. И покатилось…

Она подняла голову, вдруг сообразив, что над ней навис официант. Было уже поздно, и официант подошел предложить им кофе.

Когда они вновь остались вдвоем, Филип спросил:

— А что из всего этого известно твоим родителям?

— Почти ничего, — замахала руками Лоис. — Нет, они, конечно, в курсе, что Пол и Мальвина сошлись…

— Но не знают… кто она?

— Мы вынуждены помалкивать. Они умом тронутся. Я всем сердцем надеюсь, что долго это не продлится. Мальвина все чаще наведывается в Лондон. Видится с Сисили. Бенжамен не желает встречаться с дочерью — пока она живет с Полом. Но я все думаю, когда же Мальвина поймет, насколько неправильно то, что она делает. По-моему, она способна это понять. — Лоис коротко, безрадостно улыбнулась. — Ее сочинения начинают пользоваться спросом. Ты что-нибудь читал?

— Вряд ли.

— Я бы тоже осталась в неведении, если бы на прошлой неделе не расставляла по полкам свежую периодику и в одном из журналов не наткнулась на ее имя. Под стихотворением.

— Прочла? (Лоис кивнула.) О чем оно?

— Об отцах. Об отцах и дочерях. Забавно, не правда ли, что не кто-нибудь, но родная дочь Бенжамена напечаталась раньше него? Любопытно, что он почувствует, если, конечно, об этом, узнает. — Она отпила кофе. — Словом, вот почему я стараюсь не судить Мальвину строго. Ее побуждения были чисты — некоторые из них, по крайней мере. Вся вина лежит на Поле. Его я никогда не прощу. Никто из нас не простит. Чертов… идиот. — Слово прозвучало с небывалым напором, с небывалым негодованием. Филип и не подозревал за Лоис таких интонаций. — Оставить Сьюзан и девочек. Бросить их, бросить все. И о чем он только думает? Как представляет себе будущее? Что он будет делать, когда они с Мальвиной разбегутся?

— О, ты не поверишь, — устало отозвался Филип. — Пол вернется. И скорее раньше, чем позже.

— Но как? Его политическая карьера закончилась.

— У него полно связей в деловом мире. Полно добрых приятелей. Они ему что-нибудь подыщут. Видишь ли, такие, как Пол, никогда не тонут. Никогда. Посмотри на Майкла Асборна. Когда в последний раз он завел фирму в штопор, а сам катапультировался с парой миллионов, все сочли, что ему конец. Но он опять у руля, руководит энергетической компанией и так же загубит ее, не моргнув глазом. Эти люди не похожи на нас. Они неуязвимые.

Лоис не слыхала о Майкле Асборне. Филип рассказал подробно, насколько мог, историю о сотрудничестве Асборна с Полом и еще более странную историю о его кратких неудачных отношениях с Клэр, оборвавшихся год назад на Каймановых островах, где они проводили отпуск.

— А что Клэр? — оживилась Лоис. — Как у нее дела?

— Клэр, — благодушно ответил Филип, — счастлива как никогда. Она опять в Италии, с человеком, которого любит, и помолодела лет на десять.

— Бенжамен что-то рассказывал, — Лоис сощурилась, припоминая прошлогодние беседы в Дорсете. — Он был женат, да?

— На женщине, которая ему изменяла. Клэр была уверена, что он никогда от нее не уйдет, решимости не хватит. Однако ушел. И рванул в Англию, чтобы поставить в известность Клэр. А потом судился за опеку над дочерью. И выиграл.

— Как я рада, — расплылась в улыбке Лоис. — Очень рада. Если кто-нибудь и заслуживает счастья, так это Клэр.

Филип медленно, задумчиво помешивал кофе.

— А вторая в этом списке ты.

— Я?

— Да. Такая тихая, незаметная. Ты тоже заслуживаешь счастья, Лоис. И что, ты счастлива?

Взглянув на Филипа, Лоис ответила, храбрясь:

— Ну конечно. Я люблю свою работу. А мой муж любит меня. И у меня замечательная дочь. Чего еще желать?

Филип посмотрел ей в глаза, смущенно улыбнулся. А потом, отвернувшись, произнес нечто совершенно загадочное:

-. Как зовут твою золотую рыбку?

— Что, прости?

— «Как зовут твою золотую рыбку?» Это последнее, что я сказал тебе тогда. Не помнишь?

— Нет… Когда это было?

— Двадцать девять лет тому назад. Мы собрались у твоих родителей. Они устроили званый ужин и пригласили моих маму и папу. На тебе было платье с невероятно низким вырезом. Я не мог глаз оторвать от твоего декольте.

— Совсем ничего не помню. Да и золотой рыбки у меня никогда не было.

— Знаю. Вы с моим отцом обсуждали «Золотую улыбку», телепередачу. Я не расслышал и задал этот вопрос, за столом все онемели. Нет, правда, Лоис, меня сжирала такая похоть, что я даже перестал понимать английский язык.

— А я и не знала, какая жалость. Ты был симпатичным мальчишкой. И все могло бы сложиться иначе.

— Не могло бы. Ты была уже обручена.

— Ах да. Верно. — Она опустила голову, начиная припоминать тот ужин, и тут же подумала о Малкольме, ее первом возлюбленном, о котором думала постоянно, — если он и покидал ее мысли, то не более чем на несколько часов. Она долго молчала, и Филип уже забеспокоился, не свалял ли он дурака, заведя речь об эпизоде, связанном, пусть и косвенно, со страшным горем, пережитым Лоис. Когда она заговорила, голос ее звучал тоненько и отрешенно: — Такое невозможно забыть. Только подумаешь, что забыла, а оно опять возвращается. Как тот мотив, песня Коула Портера. Думаешь, все прошло, закончилось, но это не так. Оно всегда с тобой. Стоит перед глазами… — Она вздохнула, прикрыла глаза, замерла на секунду. — Но надо жить дальше. А что еще остается? Что еще? Разве есть выбор? Просто живешь, и стараешься забыть, и не можешь, потому что если не музыка, то что-нибудь другое, что угодно, вернет тебя туда. Господи, да стоит только включить телевизор. Локерби. 11 сентября. Бали. Я все смотрела, не могла оторваться, загипнотизированная этим ужасом. И самое мерзкое, этому нет конца. И все становится только хуже и хуже. Момбаса год назад. Шестнадцать человек убиты. Риад. Сорок шесть человек убиты. Касабланка. Тридцать три человека. Джакарта. Четырнадцать. А теперь вот Стамбул. Слушал новости? Вчера террорист-самоубийца взорвал бомбу у британского консульства, тридцать человек погибли. Видел, что теперь творится вокруг посольства, которое находится совсем рядом? Мощные бетонные блоки посреди улицы, чтобы остановить любую машину со взрывчаткой? Но это ничто, Филип, ничто — по сравнению с тем, сколько людей убили американцы в Ираке в этом году. Каждый из них что-то значил. Каждый был для кого-то как Малкольм. Убитые отцы, матери, дети. Ярость накапливается в мире, Филип, из-за всего этого! Ярость!