Айрис Мёрдок - Отрубленная голова

Антония с большим, чем обычно, вниманием отнеслась к своей внешности и надела темно-зеленое платье из легкой итальянской шерсти, которое я когда-то купил ей в Риме. На ней не было никаких украшений, и она собрала свои длинные золотистые волосы в привычный узел. Она стояла перед нами, высокая, пышная, выдвинув бедро и выгнув руку у запястья. Элегантная, встревоженная, усталая, уже немолодая женщина. В эту минуту, наверное потому, что она так волновалась, она показалась мне бесконечно близкой и дорогой.

В сравнении с ней Джорджи в своей поношенной коричневой юбке, голубом свитере и черных чулках выглядела как девочка. Она с намеренной осторожностью решила не переодеваться и обойтись без косметики. Ее волосы были заплетены в косы и небрежно закручены на голове. По-моему, она даже немножко переусердствовала. Бледность подчеркивала изящество ее облика. Она слегка поклонилась Антонии, которая встрепенулась, не зная, следует ли ей протянуть руку. Обе женщины часто и прерывисто дышали.

— Вы не хотите выпить? — предложила Антония. Она нервничала, и ее голос прозвучал глухо и низко. — Садитесь, пожалуйста. — Она налила нам хереса.

— Нет, благодарю вас, — отказалась Джорджи.

— Не валяй дурака, — шепнул я ей.

Никто не садился. Антония наполнила бокалы и поглядела на Джорджи грустным, понимающим взглядом. В ее больших карих глазах застыла боль. Ей очень хотелось нам угодить.

— Не сердитесь на меня, — проговорила она напряженным тихим голосом.

Джорджи покачала головой и показала жестом, что пропустила замечание Антонии мимо ушей как неуместное и ничего не значащее.

— Хорошо, я выпью, Антония, — сказал я. Я опасался скандала, но боль оттого, что я вижу их вместе, была еще сильнее.

Она подала мне бокал и поставила два других на дальний угол столика, разделявшего нас. Я занял место посередине, напротив камина.

— Можно мне называть вас Джорджи? — спросила Антония. — Я чувствую себя так, словно знаю вас целую вечность.

— Конечно, — откликнулась Джорджи. — Если хотите.

— А вы будете звать меня Антонией?

— Не знаю, — ответила Джорджи. — Простите, но, пожалуй, не смогу. Но это неважно.

— Это важно для меня, — возразила Антония.

— Прекрати! — остановил ее я. Мне был невыносим ее нежный, настойчивый тон.

— Мартин, прошу тебя… — сказала Антония. Продолжая смотреть на Джорджи, она положила руку на мой рукав. Я ощутил ее дрожь, и меня пронизала жалость к ней.

— Понимаете… — начала Джорджи. Крылья ее носа сузились. — Я хотела вас увидеть, потому что и вы хотели встретиться со мной. Думаю, это было правильно. Надо серьезно относиться к своим поступкам. Но сомневаюсь, удастся ли нам поговорить.

— Не обижайтесь на меня, Джорджи, — произнесла Антония. Она устремила на Джорджи умоляющий взгляд. Я прямо-таки ощущал, как ее настойчивость действует на девушку. Это было почти осязаемо, как теплое дуновение из вентилятора.

— Да как я могу? — удивилась Джорджи. — Скорее, это вы должны на меня обижаться.

Я осторожно вытащил руку из-под руки Антонии.

— Вы не должны чувствовать себя виноватой! — воскликнула Антония.

— Вы меня неправильно поняли, — отозвалась Джорджи. — Я просто ответила на ваше замечание. Ничего другого я не подразумевала. Я не чувствую себя виноватой. Понимаю, что могла вас больно задеть. Но это совсем другое.

Я видел, что Джорджи в каком-то оцепенении. Он напоминала марионетку. Она была жестка, как кусок дерева, и беспокоилась лишь о том, чтобы говорить сдержанно, точно, искренне и не проявлять никаких эмоций. Если Антония излучала мягкость и приветливость, то Джорджи оставалась замкнутой и холодной.

— Не будьте такой резкой со мной, дитя мое, — сказала Антония. Она отчаянно старалась наладить отношения. Антония хотела быть нужной Джорджи, утешить и успокоить ее, хотела теплого человеческого контакта.

— Простите, — сказала Джорджи. — Я желаю вам добра. Вероятно, и вы желаете мне того же. Но нам сейчас трудно разговаривать.

— Да, конечно, я желаю вам добра! — воскликнула Антония, ухватившись за ее слова. — Желаю добра вам обоим. Надеюсь, что вы и Мартин станете очень счастливы. Поверьте, это всегда будет мне так дорого.

— Уж меня-то оставь в покое, Антония, — оборвал ее я. Мысль о том, что она может показаться Джорджи смешной, была для меня невыносима. Меня переполняло желание защитить Антонию, увести ее куда-то и спрятать, спасти от холодного, внимательного взгляда, строго требовавшего гораздо большей искренности.

— Что значит «оставить в покое»? — с мягкой улыбкой спросила Антония. Она снова положила руку на мою. — Да и возможно ли оставить тебя в покое, когда мы обе здесь, рядом с тобой? Ну не глупость ли это? — Она опять весело и по-дружески обратилась к Джорджи.

— Мартин хочет сказать, что нам больше нечего обсуждать, а некоторые темы сейчас не стоит затрагивать, — заметила Джорджи. Она почти окаменела от напряжения. Она смотрела Антонии прямо в лицо и даже не взглянула в мою сторону. Зато видела руку Антонии.

— Но, Джорджи, мы должны все обсудить, — возразила Антония.

— Полагаю, нам сейчас лучше уйти, — сказал я. — Вы успели хорошо разглядеть друг друга, чего и добивались. — Я отставил бокал и вновь высвободил руку.

— Не уходите, — чуть ли не простонала Антония. — Мне недостаточно просто посмотреть на Джорджи. Вы должны простить меня, деточка моя. Пусть вас не смущает мое поведение, правда, Мартин? Я желала только добра, поверьте мне! Пожалуйста, садитесь и допивайте ваш херес.

Но никто из нас не сел, и Джорджи не взяла свой бокал. Она повернулась ко мне, ожидая, чтобы я снова предложил уйти. Если раньше я опасался, что она пожалеет Антонию, то теперь, взглянув на нее, испытал облегчение. Джорджи была слишком поглощена собой, стремлением выглядеть сдержанной, четкой, точной и сохранять беспощадность, на которую способны лишь молодые.

— Думаю, что мне пора, — заявила она. — Мартин, ты пойдешь со мной или останешься здесь? Я правда не обижусь, если останешься. С вашей стороны было очень любезно пригласить меня, — обратилась она к Антонии. — Рада была познакомиться с вами. По-моему, это хорошо для нас обеих.

— Моя дорогая девочка, я тоже очень рада, — отозвалась Антония. — Вы должны научиться быть со мной терпеливой. И научитесь.

— Сомневаюсь, что мы еще когда-нибудь встретимся, — проговорила Джорджи. — Но, повторяю, я рада, что вас увидела. Все стало честнее. Мне было неприятно вас обманывать. Я желаю вам всего хорошего. А теперь мне действительно пора.

— Нет, нет, — воскликнула Антония, — не говорите, что мы больше не увидимся. Это было бы слишком жестоко! Когда вы выйдете замуж за Мартина, мы станем часто встречаться. Знаете ли, я по-прежнему люблю Мартина. И в каком-то смысле люблю его больше, чем раньше.